Агата Кристи - Убийство в доме викария
— По этому поводу определенного мнения нет, — сказал я. — Я, со своей стороны, считаю, что девушка тут ни при чем.
— Она призовая идиотка, — добавил я.
— Ну нет! Я бы не сказал. Она себе на уме, эта мисс Глэдис Крэм. Исключительно здоровый экземпляр. Вряд ли станет докучать представителям медицины, вроде меня.
Я сказал ему, что меня очень беспокоит Хоуз, и я хотел бы, чтобы он уехал, переменил обстановку, отдохнул как следует.
Я заметил, что после моих слов доктор как бы замкнулся. Ответ его прозвучал не совсем искренне.
— Да, — уклончиво протянул он. — Думаю, это будет самое для него лучшее. Бедняга. Бедняга.
— А мне казалось, что он вам несимпатичен, — сказал я.
— Конечно, не очень. Но мне жаль многих людей, которым я не симпатизирую. — Минуту или две спустя он добавил: — Мне даже Протеро жалко. Бедный малый — никто его не любил. Был чересчур упоен собственной праведностью, самовлюблен, никого слушать не хотел. Малоприятная смесь. И он всегда был таким, даже в молодости.
— А я и не знал, что вы с ним были знакомы.
— Да, был. Когда мы жили в Вестморленде, я там неподалеку практиковал. Много воды утекло. Почти двадцать лет назад…
Я вздохнул. Двадцать лет назад Гризельде было пять лет. Странная штука время…
— Вы мне все сказали, что хотели, Клемент?
Я вздрогнул и поднял глаза. Хэйдок внимательно смотрел на меня.
— Есть еще что-то, да? — сказал он.
Я кивнул головой.
Когда я шел сюда, я не был уверен, стоит ли говорить, но теперь решил, что надо все сказать. Хэйдок мне очень по душе. Прекрасный человек, во всех отношениях. То, что я был готов сообщить, могло ему пригодиться.
Я передал ему разговоры с мисс Хартнелл и мисс Уэзерби.
Выслушав меня, он надолго погрузился а молчание.
— Это правда, Клемент, — сказал он наконец. — Я старался оградить миссис Лестрэндж от всяких огорчений, насколько это в моих силах. Ведь она старый мой друг. Но это не единственная причина. Медицинская справка, которую вы все считаете подделкой, — вовсе не подтасовка.
Он опять замолчал, потом торжественно произнес:
— Это должно остаться между нами, Клемент. Миссис Лестрэндж обречена.
— Что?
— Она умирает. Ей осталось жить, по моим соображениям, месяц, не больше. Теперь вас не удивляет, что я хочу избавить ее от назойливых, мучительных допросов?
Он продолжал:
— Когда она свернула на эту дорогу в тот вечер, она шла сюда — в мой дом.
— Вы об этом никому не сказали.
— Не хотел пересудов. С шести до семи у меня приема нет, и это все знают. Но я даю вам слово, что она была здесь.
— Но, когда я за вами пришел, ее здесь не было. Помните, когда мы нашли убитого.
— Не было. — Он сильно смутился. — Она уже ушла — у нее была назначена встреча.
— Где была назначена встреча? У нее в доме?
— Не знаю, Клемент. Слово чести, не знаю.
Я ему верил, но…
— А что если повесят невиновного? — сказал я.
— Нет, — возразил он. — Никого не повесят за убийство полковника Протеро. Поверьте мне.
Как раз это мне и не удавалось. Но все же он говорил с такой убежденностью…
— Никого не повесят, — повторил он.
— А тот малый, Арчер…
Он раздраженно отмахнулся.
— Да у него не хватит ума стереть отпечатки с рукоятки.
— Может статься, — сказал я неуверенно.
Тут я вдруг вспомнил о маленьком коричневом кристалле, который нашел в лесу, вынул его из кармана и протянул Хэйдоку — не знает ли он, что это такое?
— Гм-мм, — он немного замялся. — С виду похоже на пикриновую кислоту. Где вы его подобрали?
— А это, — отвечал я, — секрет Шерлока Холмса.
Он улыбнулся.
— А что это такое — пикриновая кислота?
— Взрывчатое вещество.
— Это я знаю, но, мне кажется, у нее есть и другое применение?
Он кивнул.
— В медицине — применяется в примочках от ожогов. Прекрасно помогает.
Я протянул руку, и он как-то неохотно вернул мне кристалл.
— Может быть, этот кристаллик ничего не значит, — сказал я. — Но я нашел его в довольно неожиданном месте.
— И не хотите сказать где?
Я уперся, совершенно по-детски.
У него свои тайны. Что ж, пусть и у меня будет тайна.
Я все-таки немного обиделся, что он от меня что-то скрывает.
Глава 26
В тот вечер я взошел на кафедру в странном настроении.
Церковь была полна народу. Вряд ли такое необычное стечение верующих можно было объяснить желанием послушать проповедь Хоуза. Хоуз — нудный догматик. А если они успели проведать, что я буду говорить вместо Хоуза, это тоже не могло их привлечь. Мои ученые проповеди не менее нудны. Боюсь, что приписать эту многолюдность религиозному рвению тоже нельзя.
Я решил, что все пришли поглядеть, кто еще будет в церкви, и, возможно, немного посплетничать после службы, выходя из церкви.
Среди прихожан оказался Хэйдок, что было у него не в обычае, и Лоуренс Реддинг. К своему удивлению, я увидел рядом с Лоуренсом Хоуза, лицо у него было бледное, напряженное. Была здесь и Анна Протеро — она всегда посещает вечернюю службу по воскресеньям, но на этот раз я не ожидал ее увидеть. Гораздо более меня удивило присутствие Петиции. Воскресных утренних служб она не пропускала, полковник Протеро вменял это в обязанность домашним, но на вечерней службе я видел Петицию впервые.
Пришла и Глэдис Крэм, она выглядела вызывающе юной и пышущей здоровьем рядом с высохшими старыми девами; и, как мне показалось, в темном углу, куда она проскользнула перед самым началом, сидела миссис Лестрэндж.
Стоит ли упоминать, что миссис Прайс Ридли, мисс Хартнелл, мисс Уэзерби и мисс Марпл присутствовали в полном составе. Вся деревня, как один человек, явилась в церковь. Не припомню такого собрания в нашем приходе.
Толпа обладает странным свойством. В тот вечер атмосфера явно была насыщена магнетизмом, и первым это почувствовал я.
Как правило, я готовлюсь к проповеди заблаговременно. Я готовлю свои проповеди с превеликой тщательностью и ответственностью, но, увы, никто лучше меня не видит их недостатков.
В тот вечер мне по золе обстоятельств пришлось проповедовать extempore[10], и, когда я взглянул на море поднятых ко мне лиц, мой мозг захлестнуло безумие. Во мне ничего не осталось от служителя божьего. Я превратился в актера. Передо мной была публика, и я жаждал власти над чувствами публики, более того — я чувствовал, что эта власть в моих руках.
Мне не пристало гордиться тем, что я сделал в тот вечер. Я всегда был серьезным противником эмоций, всяких сектантских радений. Но в этот вечер я сыграл роль неистового, красноречивого проповедника.
Я раздельно произнес евангельскую тему проповеди:
«Я пришел не праведников, но грешников призвать к раскаянию» .
Дважды повторил эти слова, и услышал собственный голос, сильный, звучный, абсолютно не похожий на голос Леонарда Клемента.
Я увидел, как Гризельда в первом ряду подняла удивленный взгляд, и Деннис последовал ее примеру.
На минуту я задержал дыхание, а потом дал себе волю.
Все собравшиеся в тот вечер в церкви были и без того взвинчены, готовы к взрыву эмоций — было легко сыграть на их чувствах. И я играл. Я призвал грешников к раскаянию. Я взвинтил себя до какого-то дикого экстаза. Я то и дело выбрасывал вперед руку с указующим на грешника перстом и каждый раз сопровождал обличающий жест словами:
— Я обращаюсь к тебе …
И каждый раз в ответ на эти слова с разных сторон до меня доносился общий вздох, почти рыдание.
Чувства толпы — это нечто необъяснимое и ужасное.
Я закончил Проповедь прекрасными, грозными словами, быть может, самыми грозными словами в Библии:
«Если в эту ночь душу твою возьмут от тебя…»
Это было недолговечное, странное вдохновение. Домой я вернулся прежним, бесцветным и неприметным человеком. Гризельда меня ждала. Она была немного бледна. Она взяла меня под руку.
— Лен, — сказала она, — ты сегодня был такой… беспощадный. Мне это не понравилось. Я никогда раньше не слышала такой проповеди.
— Я думаю, что никогда больше и не услышишь, — сказал я, в изнеможении добираясь до дивана. Я чувствовал себя совершенно измученным.
— Что с тобой стряслось?
— На меня накатило безумие.
— О! А ничего такого, особенного, не было?
— Что значит — «ничего особенного»?
— Просто спросила, и все. Ты человек непредсказуемый, Лен. Мне всегда кажется, что я тебя совсем не знаю.
Мы сели за стол. Ужин был холодный ввиду отсутствия Мэри.
— Тебе письмо в холле лежит, — сказала Гризельда. — Деннис, принеси, пожалуйста.
Деннис, не проронивший ни слова за весь вечер, молча пошел за письмом.
Я взглянул на письмо и невольно застонал. В левом верхнем углу было написано «С посыльным. Срочно» .
— Это, несомненно, от мисс Марпл, — сказал я. — Больше никого не осталось.
