Энтони Беркли - Суд и ошибка
Некоторое время он обдумывал мысль о чистосердечном признании. Но что в этом толку? Оно никому не принесет пользы. И кроме того, мистер Тодхантер решительно не хотел в тюрьму. Прежде ему было все равно, схватят его или нет. Мысли о тюремном заключении вызывали у него сардоническую усмешку, ибо, конечно, он умрет задолго до казни. Он будет совершенно невозмутим и хладнокровен на заседании суда — уникальное зрелище. Только в интересах семьи он решил отказаться от такого развлечения. Но теперь все изменилось. Он не хотел попасть в тюрьму, не желал, чтобы его судили или вообще беспокоили. Если ему чего-нибудь и хотелось, так это сбежать. Жизнь продолжалась, и он считал, что вправе радоваться последним дням. Но пока его ничто не радовало. Он не мог читать, играть, даже Бах утратил былую прелесть. Казалось, он попал в незримые клещи, выжимающие из него жизненную силу. Подобного ощущения он не испытывал с тех пор, как провел несколько первых ужасных дней в подготовительной школе и осознал, насколько безрадостной может быть жизнь. От всего этого он стремился сбежать. С одной стороны, он чувствовал, что этого-то и не следует делать, но напряжение уже становилось невыносимым.
Однажды он вдруг отправился в кебе в Уэст-Энд и купил билет на пароход, которому предстояло обойти полмира. Круиз должен был продлиться почти четыре месяца, и мистер Тодхантер точно знал, что не доживет до возвращения на родину. Этому он только радовался. Как приятно будет умереть в роскоши и комфорте, и навсегда упокоиться в теплых водах какого-нибудь тропического моря!
Сам себе мистер Тодхантер казался быком, которого заперли в крошечном загоне, обнесенным высоким, выше его роста, глухим забором. В этом загоне он лишь уныло бродил по кругу да скорбно мычал, но вдруг перемахнул через забор и очутился на бескрайнем пастбище, где жизнь предстала ему в совсем ином свете. Другими словами, приняв решение, мистер Тодхантер опять почувствовал, что он сам себе хозяин. Со свойственной ему методичностью он начал собираться в путь. Дом в Ричмонде должен был ждать его возвращения, миссис Гринхилл оставалась в нем хозяйкой. В завещании мистер Тодхантер оставил дом двум пожилым и обедневшим кузинам, которых предусмотрительно поселил у себя, чтобы избавить их от беспокойства и лишней суеты. К своему завещанию он добавил пару пунктов. Мистер Тодхантер побывал у своего врача, который настойчиво поздравлял его с грядущим избавлением, однако назвать точную дату этого избавления не мог, поскольку аневризма с поразительной стойкостью перенесла напряжение последних недель, и в целом ее состояние за последние четыре месяца ничуть не ухудшилось.
И наконец, собрав багаж и ничего не оставляя на волю случая, мистер Тодхантер составил подробное письменное признание, поведав миру, как он убил мисс Джин Норвуд и в качестве доказательства приложив ее браслет. Браслет и револьвер были надежно заперты в ящике комода, а поверенному достался внушительный конверт с признанием, к которому прилагалась записка с просьбой после смерти мистера Тодхантера передать конверт в Скотленд-Ярд. На этом, рассудил он, дело будет закрыто. О семействе Фарроуэй он не слышал ничего с тех пор, как побывал на Мейда-Вейл, и искренне надеялся, что больше о нем никогда не услышит. Он сделал все, что мог. Теперь пусть супруги Фарроуэй и их дети сами позаботятся о своем спасении.
Первоначальное решение мистера Тодхантера заставил изменить один инцидент, достойный описания и произошедший вскоре после завершения тягостной для него недели. Однажды он случайно встретил управляющего театром, мистера Балла. Встреча состоялась на тротуаре Кокспер-стрит, возле судовладельческой конторы, куда мистер Тодхантер зашел по какому-то ничтожному делу, которое вполне мог бы уладить по телефону. Мистер Бадд, подбородок которого казался синеватым от щетины, сразу узнал давнего знакомого и приветствовал его с неожиданным воодушевлением. Час был поздний, и мистер Бадд, финансовое положение которого временно пошатнулось, надеялся получить приглашение быстро пропустить по стаканчику, но рассчитывал не успеть сделать ответное приглашение.
Мистер Тодхантер не особенно жаждал встречи с мистером Баддом или кем-либо, напоминавшим ему о мисс Норвуд, но не сумел совладать с обрушившимся на него шквалом радушия. Мистер Бадд старался изо всех сил, но удача в тот день отвернулась от него. Последние пять минут истекли, а они все стояли на тротуаре. Смирившись с неизбежностью, мистер Бадд пригласил собеседника в клуб "Зеленая комната", а мистер Тодхантер, который не сумел быстро придумать отговорку, нехотя принял приглашение. Вот на каком волоске висело все будущее Фелисити Фарроуэй!
В клубе мистер Бадд немедленно принялся излагать свою скорбную сагу (ибо, конечно, театр закрылся, а мистеру Балду предстояло лишиться работы, как только истечет срок аренды), между делом завел разговор о пьесе, которую он как раз читал и которая, по его утверждению, представляла собой "шедевр", "то, что надо" и "верняк".
— Она велела мне выкинуть ее, — жаловался мистер Бадд, — но я отказался. У меня просто не поднялась рука!
Не слишком заинтересованный мистер Тодхантер вежливо попросил объяснений. Из них он понял, что в многочисленные обязанности мистера Бадда входило чтение десятков пьес, которыми дилетанты и энтузиасты от драматургии заваливали мисс Норвуд. Все, что он находил достойным внимания, он передавал мисс Норвуд, а доля таких рукописей составляла менее одного процента.
— Гиблое дело! — с непоколебимой убежденностью заявил мистер Бадд. Девяносто девять из сотни были просто-напросто дрянными. Можно подумать, что эти олухи никогда в жизни не бывали в театре! — Но пьеса, о которой шла речь, оказалась исключением. Это был дебют неизвестного автора, но если верить мистеру Бадду, на сцене он произвел бы фурор. — И вот вам, пожалуйста! Я же объяснял вам, как устроен наш бизнес. Пьесы мистера Икс имеют успех, все режиссеры Лондона обивают его пороги, выпрашивая очередной шедевр. Мисс Игрек написала первую пьесу в жизни — и ни один лондонский режиссер не пойдет на такой риск… Но мисс Норвуд отвергла эту пьесу по другой причине. Она сказала, что пьеса недостаточно хороша, но покривила душой: ей, как и мне, было известно, что это верняк. Но нет, она отказалась ставить пьесу, потому что не могла сыграть в ней главную роль. Во-первых, это была роль юной девушки, во-вторых, чертовски сложная роль. Надо отдать Джин должное она знача пределы своих возможностей. Но почему…
Мистер Тодхантер вдруг встрепенулся, походя на крупную зловещую птицу, готовую взлететь.
