Джон Макдональд - Вне закона
Сама хозяйка сидела в спальне, на скамеечке у туалетного столика. Она только приспустила блузку с правого плеча, собираясь смазать кремом полученную при падении ссадину. Кирби продолжал осматриваться. Большая кровать, на окне — декоративные решетки, на широком подоконнике — ваза с увядшими цветами. Все ему очень нравилось. Можно было возвращаться в нормальный мир, но в задумчивости Кирби медлил. Оставалось еще почти пятнадцать минут. Слишком много событий промчалось за совсем короткий промежуток времени, и он устал. Голова Бонни Ли застыла, повернутая к плечу и наклоненная. Кирби подошел, поцеловал девушку в шею, напоминающую полированное дерево, и опустился на постель. Твердость и неподатливость кровати на миг удивила его, пока он не вспомнил, что в красном мире все застывает и твердеет, сопротивляясь любому движению.
Он принялся рассматривать Бонни Ли, сидящую в шести футах от него. Ее стройная спина была изогнута дугой, плечи изящно развернуты, талия тонкая, желтые брюки маняще подчеркивали линию бедер. Что-то удивительно знакомое почудилось в этой неподвижной прелестной фигурке и только спустя несколько мгновений он вспомнил, что именно. Два года назад Кирби видел чудную телепьесу, которая его захватила, фантазию об ожившем манекене с витрины магазина. Долго потом представлялась ему в мечтах элегантная блондинка с роскошными волосами — Анна Фрэнсис, кажется. Она не нашла счастья среди живых, и ее заставили вернуться в магазин на прежнюю витрину. В конце она снова превратилась в безжизненную статую, демонстрирующую модное легкое платье.
Такой же неподвижной и как будто нереальной была сейчас и Бонни Ли, но стоит ему переместить палец на четверть дюйма — и она оживет. До сих пор у него не хватало времени сесть и серьезно поразмыслить о том новом, что ворвалось с нею в его жизнь. Сейчас такая возможность появилась: пятнадцать минут, которые остальной мир использовать не мог. Глядя на Бонни Ли, он чувствовал безграничную нежность и огромная благодарность переполняла его. С чудесной легкостью она увела его от тысяч сомнений, мнительных страхов и ущербных мечтаний к несколько запоздалой, но от этого не менее восхитительной зрелости. А как просто было бы теперь, обретя наконец желанную уверенность в себе, недооценить этот дар, бросив ей в лицо те же высокомерные упреки, какие с важным видом бросает молокосос только что соблазненной им девушке: глупая, аморальная, пустая. Нет, он не безмозглый, самонадеянный негодяй, чтобы платить ей такой монетой!
Бонни Ли подарила ему новое видение мира. Он и на себя стал смотреть совсем по-другому. Если раньше он считал неполноценность Кирби Винтера уникальной и единственной в своем роде, то теперь множество подобных Кирби Винтеров представились ему, когда нужно улыбающихся, когда нужно говорящих комплименты, умеющих поддержать легкий флирт, но в ужасе убегающих при первом намеке на более серьезные и близкие отношения.
Он опять вспомнил, как барабанил дождь по крыше старого «Гудзона», как зловеще и бессвязно бормотала Хейзел. Недели упорных и в глубине души уже наскучивших приготовлений завершились так быстро, так бездарно и неуклюже! Ровно столько же удовольствия он получил бы, если бы свалился под сенокосилку. В памяти Кирби встало некрасивое, худое, в оспинках лицо, перекошенное в сумраке презрением, когда она залезала обратно в юбку. Он вспомнил отвратительные слова, раз и навсегда запечатлевшие его ущербность, оставившие кровавую рану в его душе: «Ты и проклятия не стоишь, парень. Обладание молотком никого еще не делало плотником, запомни. А теперь отвези-ка меня в город. Я скажу, куда».
И никого рядом не оказалось, чтобы спасти рухнувшего пилота, быстро пересадив его на другой самолет. И вот он потерял уверенность в том, что умеет летать. И оставался пилот на земле тринадцать лет, замкнувшись в скорлупе одиночества, — до тех пор, пока Бонни Ли своими поцелуями не стерла запечатленные в душе слова и не заживила рану. Он был спасен.
Оставалось пять минут.
Кирби взвесил часы на ладони. Это был единственный предмет, неподвластный законам красного мира. В душе зашевелился благоговейный страх перед теми бесчисленными возможностями, которые открывались их владельцу, перед необъятностью искушений, от которых разбегались мысли и захватывало дух. В часах заключалась абсолютная власть и безграничная свобода, но свобода, доведенная до той черты, откуда один шаг до нового, страшнейшего порабощения. Достаточно ему проявить слабость, и все недостатки, какие у него есть, превратятся в слепые, жгучие страсти: болезненная тяга к женскому полу — в жажду разврата, мелкое тщеславие — в непомерную гордыню, денежная щепетильность, естественная для небогатого человека — в безудержное корыстолюбие. Преследуемый этими страстями, он навсегда останется в рабах у собственной власти над временем.
Он понял, что должен впредь быть очень осторожным, что не следует бездумно доверяться всем своим желаниям. Ответственность, наложенная самим фактом обладания часами, чрезвычайно серьезна. Их использование должно опираться на твердую этическую основу. И, кроме того, он обязан всегда помнить о том, что необходимо скрывать назначение и возможности устройства от остального мира.
Предположим, думал Кирби, что таких часов в мире появилось пятьдесят или пятьсот. Что тогда? Тогда хаос, анархия и страх.
Неожиданно он вспомнил про Омара Креппса и благоговейное восхищение перед этим человеком охватило его. Двадцать лет дядюшка Омар провел, обладая безграничной властью, этим своеобразным преимуществом перед всем человечеством, и все же ему удалось сохранить секрет. Если бы каким-нибудь неосторожным поступком, он раскрыл бы свои возможности, другие могли бы немедленно начать исследования в том же направлении. Очевидно, дядюшка Омар понял, что его открытие превратит мир в сумасшедший дом, если только станет общим достоянием. В поведении Омара Креппса проступала тщательно обдуманная система. Он успокоил общественное мнение, вернувшись после своего громкого выигрыша и сознательно проиграв сумму почти такую же, какую выиграл. Он сделал фокусы своим общеизвестным хобби — чтобы скрывать свои промахи, которые, конечно, случались. Он избегал любой рекламы. Он спрятался за огромным богатством, приобретенным слишком быстро. Однако, людская память коротка. Он знал это, и действительно, все вскорости уверовали: предки Омара Креппса — богачи еще с прошлого века.
Шум, свет и движение ворвались внезапно, но не прошло и двух секунд, как Кирби вновь перевел серебряную стрелку назад, опять остановив реальное время. Рука Бонни Ли скользнула по плечу вверх, голова слегка повернулась. Кровать прогнулась под тяжестью тела, но тут же снова затвердела. Лежать, однако, стало удобней.
