Джон Карр - Назло громам
— Куда?
— Не знаю. К сожалению, мне тоже надо идти, причем немедленно. Не хочу показаться негостеприимным, но вы извините меня?
— Нет, я не могу извинить вас. Убийство не шутка; среди нас психически больной человек; полиция уже близка к аресту.
— По-вашему, я этого не знаю? В любом случае, что вам нужно от Одри?
— Мистер Иннес, зачем она совсем недавно звонила Десмонду Ферье?
Брайан взглянул на часы, стоявшие на книжной полке. Было уже почти десять минут десятого — намного больше, чем он ожидал.
— Совершенно случайно, — продолжала Паула, — я сняла трубку параллельного аппарата и услышала их разговор. Это так просто: на вилле много параллельных аппаратов. Конечно, я тут же положила трубку. Но зачем она звонила ему? Почему Десмонд уехал?
Паула, по крайней мере, не представляла опасности. Часы тикали все более настойчиво. Наконец Брайан решился:
— Я могу сказать вам то, что думаю сам, но в ответ вы тоже должны мне сказать кое-что.
— Все, что угодно, поверьте мне! О, все, что угодно!
— Что на самом деле представляет собой «Пещера ведьм»? Ферье действительно обедал там прошлой ночью?
— Я… я… простите?
— Ферье говорил, что обедал там, хотя и добавил: «Если это можно назвать обедом». Не похоже, чтобы это было название ресторана. Кроме того, он считал, что я почему-то должен тоже знать это место.
— «Пещера ведьм»? — встревоженно произнесла Паула. — Так это они туда отправились с Одри?
— Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.
— «Пещера ведьм»! Это на улице Жана Жанвье, следом за той, на которой находится ратуша в старом городе. Поэтому Десмонд и сказал, что вы должны знать это место. Он пошутил.
— Верьте не верьте, но я сыт по горло подобными замечаниями Десмонда Ферье, которые он считает шутками.
— Так вот послушайте! — резко потребовала Паула. — В восьмидесятые и девяностые годы девятнадцатого века здесь, в Женеве, жил художник, взявший себе псевдоним Жан Жанвье. Я как-то писала о нем статью. Вы когда-нибудь слышали о нем?
— Нет.
— Говорят, он был не очень хорошим художником, но его работы отличались ярким колоритом. Он специализировался на колдовстве, черной магии, вампиризме и всяких садистских ужасах. Его творчеством увлекались многие люди. В начале двадцатого века был создан небольшой музей его картин, но, говорят, они были непристойными, и вскоре интерес к ним угас: картины Жанвье стали на рынке неходким товаром.
После Второй мировой войны кому-то в голову пришла новая идея. Человек по имени Лафарг купил несколько сенсационных холстов и открыл на улице, где когда-то жил Жан Жанвье, заведение, сочетавшее в себе ресторан и ночной клуб. Это довольно эксцентричный ночной клуб, хотя вечерами там можно и поесть. А кроме того… там есть развлечения.
— Какие развлечения?
Паула проигнорировала этот вопрос:
— Не имеет значения! Просто многих посетителей трясет от восторга от зрелища официанток и прочей обслуги с великолепными фигурами и черепами из папье-маше на головах. Вообще-то, конечно, это грубо, но кого-то иногда пугает.
— И в этом — суть этого заведения?
— Да, что-то вроде усложненной версии «поезда-призрака» или «мельницы с привидениями» в парках развлечений. — В выразительных глазах Паулы появились искорки чувства, близкого к страху. — Пожалуйста, скажите, Десмонд повел Одри туда?
— Не знаю. Честное слово, не могу вам сказать. Меня здесь не было, когда она звонила ему. А почему он должен повести ее туда?
— Вот этого-то я и не знаю! Понимаете…
— Продолжайте!
— Это было любимое место Евы. Там даже сделали маску с ее лица. Мистер Иннес, вы кому-нибудь об этом говорили?
— Нет, я только что об этом узнал. Все произошло меньше чем за полчаса.
— Тогда никому не говорите! Обещаете?
— Почему?
— Я не могу сказать, в каком настроении может быть Десмонд. Ваша Одри Пейдж кажется довольно приятной девушкой. Я уверена, что это так, и знаю, что вы ее очень любите, — тут Паула заговорила громче, — но именно из-за нее произошло много бед, и, может быть, Десмонд пытается… пытается наказать ее, решив немного попугать.
— Так вот оно что! Это тоже из разряда его шуток? — В словах Брайана прозвучало скрытое оскорбление, что было словно пощечина Пауле.
На этот раз такая чуткая и хрупкая Паула, столь чувствительная к реакции других людей, видимо, недооценила эффекта, который желала произвести. Она вдруг рванулась вперед:
— Погодите! Куда вы?
— Вы знаете куда.
— Нет, вы не должны. Я вам не позволю!
Наружная дверь в квартиру все еще оставалась открытой настежь, и сквозь нее проникали запахи пищи. Издалека доносились приглушенные звуки работающего телевизора. Подбежав к двери, Паула с грохотом захлопнула ее и прислонилась к ней спиной.
— Брайан, я прошу, я умоляю вас! Вы всего не понимаете!
— Я ничего не понимаю! Отойдите от двери!
— Полиция…
— Меня не волнует полиция. Прошлой ночью, когда на пол разлили серную кислоту, я поднял вас на руки и перенес в сторону. Мне повторить это сейчас? Отойдите от двери!
— Я очень не хотела этого говорить, поверьте, пожалуйста, я действительно очень не хотела, но вас должна волновать полиция, после того как вы и доктор Фелл рассказали обыкновенную неправду — иного слова не подберу! — об Одри Пейдж.
— Что вы имеете в виду?
— Вы забыли, что в то утро на вилле я тоже была наверху — очень даже живая и проснувшаяся, — в то время как вы с доктором Феллом находились в комнате сэра Джералда Хатауэя? И тогда вы рассказали ему по секрету то, что на самом деле произошло в кабинете перед тем, как Ева разбилась насмерть. Если полиция узнает о том, что было, и что Ева говорила Одри, то не отправится ли Одри прямиком в тюрьму, где она, возможно, и должна находиться?
Глава 13
От этих слов Брайан замер на месте. Только это могло его остановить.
Он смотрел на Паулу, внимательно изучая ее.
Словно бросая ему вызов, Паула повернула ручку двери и приоткрыла ее на несколько сантиметров, по-прежнему придерживая рукой, оставаясь на страже. Из коридора доносились знакомые звуки.
Выражение лица Паулы стало еще более решительным.
— Вы, наверное, сочтете это шантажом, но я ничего не могу поделать. Да! Я подслушивала, стоя в то утро у комнаты сэра Джералда. Нет! Я не рассказала этого полиции, хотя совсем недавно приехала в город в одной машине с месье Обертеном, доктором Феллом и Филипом Ферье. Называйте меня как хотите! Я сражаюсь за то, что мне очень дорого, и сделаю все, что в моих силах!
