Сергей Сидорский - Осознание ненависти
Волна суеверного ужаса с новой силой нахлынула на Женю Она прильнула к Холмову и заплакала. Тот погладил ее по голове.
— Успокойся. В башне полно всякого хлама. Возможно, порывом ветра подняло в воздух какой-нибудь горящий лоскут. Ты ведь говорила, что свет быстро исчез?
— Да, но…
— Вот видишь. Я уверен: именно так все и было. Лоскут уже догорал, когда достиг нашего окна. Иначе и быть не могло — расстояние до башни слишком велико.
— Весьма правдоподобно, — Шердаков спрятал пистолет и закурил сигарету. — Но отчего произошел пожар? Давайте подойдем поближе. Может, нам удастся это выяснить. — И он снова пошел по направлению к башне.
С обратной стороны пожар был необычайно сильным. Сгустившуюся мглу рассекали потоки огня, вырывавшиеся из открытой настежь двери.
— Пожар не затушить, — сказал Шердаков, прикрывая лицо рукой. — Мы пришли слишком поздно. Надеюсь, огонь не перекинется на дом.
— Исключено. Стены башни каменные, да и ветра практически нет, — заключил Холмов.
— Вы не знаете, было ли внутри что-нибудь ценное?
— Не думаю. В основном там хранился всякий хлам… Вы подозреваете поджог?
Шердаков неопределенно пожал плечами.
— Но почему в башне? — не отступал Холмов.
— Вот именно, почему? Не слишком ли много тайн для одного дома?
Внезапно в одном из окон башни лопнуло стекло и ввысь взметнулся столб искр. Шердаков и Женя непроизвольно повернули головы в ту сторону. А Холмов, секундой раньше уловивший позади себя звуки шагов, резко обернулся. Поодаль от них, практически скрытый тенью, стоял человек. Холмову показалось, что человек этот поманил его рукой. Холмов сделал несколько шагов ему навстречу и замер.
— Кто здесь? — как можно тверже произнес он.
Человек не торопясь стал выходить на свет. Шердаков и Женя подошли к Холмову. Капитан достал пистолет и снял его с предохранителя. Холмов знаком попросил Шердакова не предпринимать никаких действий. Он всматривался в темноту и первым узнал приближавшегося к ним человека.
— Доктор? Что вы здесь делаете?!
— То же, что и вы, — спокойно ответил Энский. — Смотрю на пожар. Но, должен признаться, зрелище не доставляет мне никакого удовольствия.
Шердаков окинул доктора подозрительным взглядом.
— Могу я узнать, как вы здесь оказались? И не известна ли вам причина пожара?
— Я вышел через дверь на террасе. В моей комнате было открыто окно, и я почувствовал запах гари. Меня привело сюда совершенно естественное любопытство. Теперь я стану первым подозреваемым?
— Вы никого здесь не видели?
— Увы, нет. Когда я пришел, все уже пылало.
— Почему же вы прятались? — в голосе Шердакова все еще слышалось неверие.
— Ну что вы! — Энский взмахнул рукой. — Просто из предосторожности отошел чуть в сторону. Знаете, в свете последних событий…
— Как я понял из ваших слов, вы не сомневаетесь, что это поджог?
— Скажем, я ожидал чего-то подобного. Думаю, вам известно, с какой легендой связана эта башня? Про дом, понятно, говорить нет надобности?
— Да, конечно. Но если задуматься, вся эта чертовщина не имеет никакого смысла!
— Эта башня проклята, капитан! Прочувствуйте это страшное слово, проклята!
Женя так сильно сжала руку Холмова, что тот чуть не вскрикнул.
— Хватит, доктор! Немедленно прекратите! Незачем без конца повторять весь этот вздор!
Энский понимающе кивнул и сделал шаг назад.
— Кто-то поджег эту башню, — сказал Шердаков. — Это ясно. Но зачем? Этого я никак не пойму!
Наступило тягостное молчание.
— Хорошо, — опять заговорил Шердаков, — здесь нам делать нечего. Вернемся в дом…
Но рано утром Холмов и Шердаков снова пришли к башне. И хотя из дверей еще сильно тянуло дымом, они не задумываясь вошли внутрь. Под ногами повсюду лежал толстый слой пепла, кое-где еще догорали угли. Мужчины несколько раз обошли весь первый этаж, но ничего интересного не обнаружили, и направились на второй. Лестница, по которой они ступали, практически не пострадала. Сгорели лишь деревянные детали. Через минуту они уже были наверху. И тут оба оторопели.
— Не может быть! — побледнев, прошептал Шердаков. — Огонь не прорвался сюда! Опалены только пол и стены.
— Не может быть! — как завороженный, повторил Холмов и со смешанным чувством страха и отвращения посмотрел на прогнившую веревку, которая висела на прежнем месте.
Глава VI
Подозрения
Шердаков закурил сигарету и, вытянувшись в кресле, с наслаждением задымил. Расслабившись, он сладко зевнул.
— Простите, я чертовски устал. После всего происшедшего заснуть так и не смог. Атмосфера этого дома и на меня стала оказывать свое зловещее воздействие. Теперь и я без конца повторяю: «может быть — не может быть»? Как в детской считалке, — капитан смущенно улыбнулся. — Хотелось бы наконец понять, что же здесь происходит! Что это — обычное убийство или… — он замолчал и многозначительно посмотрел на стоящего у окна Холмова. Тот хмуро кивнул и с задумчивым видом забарабанил пальцами по подоконнику.
— На первый взгляд во всем происходящем здесь есть что-то странное, какой-то мистический налет. И прежде всего это касается обоих убийств. Но я считаю, должно существовать вполне реальное объяснение этому нескончаемому кошмару. Давайте порассуждаем. Вы согласны?
— Да-да, конечно. Я весь внимание.
— Ну что ж, прекрасно. — Холмов сел в кресло, медленно обвел взглядом комнату капитана и тихонько откашлялся. — Итак, все началось с неясных подозрений полковника Можаева. Он поделился ими с Дворским и Кличевым После чего Кличев чуть не погиб в горах, а Можаев и Дворский были убиты при совершенно фантастических обстоятельствах. С Кличевым же по-прежнему все в порядке. Это настораживает, не так ли?
Шердаков сомкнул брови и сигаретой начертил в воздухе вопросительный знак.
— Вы его подозреваете?
— Во время нашей последней встречи Можаев просил меня понаблюдать за Денисом Поляковым и Эммой Блиссовой, но мне его подозрения показались тогда недостаточно обоснованными. Более того, я был абсолютно уверен в том, что Можаев сказал это исключительно для того, чтобы отделаться от меня.
— Сейчас вы изменили свое мнение?
— Меня настораживает поведение Полякова. Именно он показал мне камешки, на которые будто бы наступил Дворский. Кроме того, непонятна его реакция на вопрос, писал ли он здесь картину. Поляков говорит, что не писал, лишь начал, но потом уничтожил, а вот Каролина утверждает обратное. И я ей верю.
