Нацуки Сизуко - Третья дама
— Она только сказала, что о токийской жизни Мидори вам известно больше, чем ей.
— Понимаю. Наверное, члену семьи трудно говорить о подобных вещах.
— Вы это о чём? Была какая-то грязная история?
— О, я не имел в виду ничего такого… Я просто говорю вам, что там действительно имела место грязная история. — Умэдзаки закурил сигарету и, попыхивая ею, несколько мгновений любовался клубами дыма. У Эды сложилось впечатление, что он, скорее, думает, как рассказать эту историю, нежели о том, рассказывать ли вообще. — В те времена у неё случился весьма и весьма бурный роман. Её избранник занимался французской литературой и уже был женат, тогда он к тому же начинал пробовать себя как театральный продюсер. Когда я познакомился с Мидори, этот их роман лишь начинался. Он развивался стремительно, и прежде чем я сообразил, в чём дело, она только и могла, что говорить об этом парне. Я же мог только взирать на всё это как сторонний наблюдатель, но даже мне было видно, как Мидори буквально вся лучилась от этой любви.
— Какая красивая история. И чем же она закончилась?
— Она закончилась, чем обычно заканчиваются такие истории, то бишь ничем хорошим. Парень был женат, а Мидори всегда была своевольной и властной гордячкой, так что проблемы у них начались почти с самого начала. В итоге им пришлось физически расстаться.
— Что значит физически расстаться?
— Это значит, что парень умер. Думаю, по причине этой душевной травмы отец Мидори и принудил её вернуться жить в Хаконэ.
Таинственные обстоятельства смерти Мичия Кумэ лишь стали дополнительным стимулом к расследованию, проводимому командой под руководством Эды.
Посвятив Эду в эти подробности, Умэдзаки скроил на лице озадаченную мину и пробормотал:
— А я, кажется, недавно уже рассказывал кому-то эту историю…
* * *
После обеда Эда поехал в Токио. Поскольку люди требовались сейчас на месте, Эда поехал в Токио один. На самом деле ему было так даже удобнее, он вообще частенько любил под каким-нибудь предлогом избавиться от подчинённых и работать в одиночку. Он не то чтобы считал себя лучше других, просто ему было гораздо легче полагаться на какое-то своё шестое чувство, когда не нужно было объяснять и оправдывать свои действия перед коллегами. Если уж на то пошло, он был даже убеждён, что лучшую сыскную работу обычно выполняют люди неортодоксального склада, у которых хорошо развито воображение.
Было уже больше часа дня, когда Эда прибыл в Токио. Там он сразу направился в полицейское отделение в Йоцуя, посмотреть, какие записи у них имеются по поводу произошедшей несколько лет назад смерти Мичия Кумэ. Поскольку причиной этой смерти был признан несчастный случай, то записи о ней оказались весьма скудными.
Двадцать восьмого октября около семи часов вечера Юко Кумэ, вернувшись домой, обнаружила тело своего мужа Мичия распростёртым на полу в комнатушке, которую он использовал как кабинет. Газовая плита была включена, однако огонь не горел. Кумэ лежал мёртвый в комнате, наполненной парами газа.
Вскрытие подтвердило, что смерть была вызвана газовым отравлением и наступила около шести часов вечера. Никаких следов лекарств или яда обнаружено не было. И жена, и друзья Кумэ затруднялись назвать причину, которая могла бы заставить его совершить самоубийство, предсмертной записки также не было найдено.
Тогда следствие занялось другим вопросом — несчастный случай или убийство — и после опроса многочисленных знакомых Кумэ к версии убийства так и не склонилось. В конечном счёте следствие пришло к заключению, что смерть произошла в результате несчастного случая. Было известно, что Кумэ напряжённо работал над переводом и очень мало спал, поэтому было решено, что он просто-напросто уснул за столом, а между тем чайник на плите вскипел, залил огонь, в результате чего Кумэ умер от отравления газом, так и не проснувшись. В полицейском протоколе имелся список людей, опрошенных в связи с этой смертью. В этот список входила жена Кумэ Юко, его сослуживцы по театру, его знакомые со студенческих времён и даже Мидори Нагахара.
По прочтении этих опросов становилось очевидным, что изрядная доля подозрения падала на Мидори. Примерно в течение года, предшествовавшего смерти Кумэ, они с Мидори были любовниками, известен был также и тот факт, что Мидори проявляла недовольство тем обстоятельством, что он не бросает свою жену. Кроме того, оказалось, что у Мидори не имелось мало-мальски внушительного алиби на момент шести часов вечера, когда умер Кумэ. Тем не менее не нашлось никаких улик, способных доказать её причастность к этой смерти.
Тёплые лучи весеннего солнышка через оконное стекло загородного поезда пригрели щёку, пробудив Эду от дрёмы. Вчера он вернулся домой в три часа ночи, а уже в семь тридцать утра выехал на работу. Ещё сонный и вялый, он увидел вдалеке громадную статую богини Каннон и сообразил, что подъезжает к станции Офуна. Стало быть, ему сходить на следующей — в Кита-Камакура.
Поднявшись с места, Эда направился вперёд по ходу поезда, по дороге вынув из кармана пальто смятую рекламную листовку — её он вытащил утром вместе с газетами из почтового ящика, а потом использовал, чтобы записать адрес Юко.
* * *
— Кто дал вам мой адрес? — спросила Юко с безрадостным выражением на лице. Пригласив Эду пройти в дом, она дала ему подушку и предложила сесть.
— Мне его дали в театре «Журден», а иначе мне пришлось бы искать вас по адресной книге. Но к счастью, какая-то женщина из костюмерной оказалась весьма любезна и объяснила мне, где вы живёте.
— Ах вот оно что… Это, должно быть, Саэки. Мы вместе учились в школе, и она даже приходила на поминальную службу в память о моём покойном муже. — Однако по плотно сжатым губам и взгляду Юко чувствовалось, что она не сильно радуется, когда её знакомые раздают направо-налево её адрес.
Юко Кумэ уже исполнилось двадцать девять лет, и всё в её облике — от строгих безмятежных черт лица до аккуратного ворота кимоно — говорило о том, что эта женщина получила хорошее воспитание и обладает изысканным вкусом. Возможно, своим моложавым видом она была обязана тому обстоятельству, что до сих пор не родила ребёнка. На ней было традиционное японское кимоно, а какой-то неуловимый отпечаток трагической утраты, словно вуалью окутывавший её наружность, придавал ей ещё больше благообразия. Несомненно, так сказалось на ней раннее вдовство.
— Пожалуйста, простите меня за столь назойливое вторжение, но очень уж любопытно, зачем вы прячетесь в таком отдалённом и захолустном месте? Насколько я понял, вы уехали из Йоцуя, не выждав и месяца после смерти мужа. Но здесь-то вам, наверное, ужасно одиноко? — Эда произнёс эти слова со всей искренностью, выглянув при этом в сад, окружённый не забором, а живой изгородью из кустарника. Листва ещё не распустилась, и предзакатное солнце красновато мерцало на глянцевой крыше традиционных японских воротец.
