Жорж Сименон - Четыре дня бедного человека
— Да… Нет… Все гораздо сложнее…
И тут, к удивлению Франсуа, Вивиана ровным, бесстрастным тоном, свидетельствующим о том, что она много размышляла об этом, произнесла:
— Ты обратил внимание, что те, кто знает бедность не понаслышке, кто жил в бедности без всякой надежды вырваться, никогда о ней не говорят? Потому о ней и наговорено столько глупостей. О бедности болтают люди, не знающие, что это такое. Однажды я прочла в журнале интервью с одним знаменитым киноактером, чье детство прошло в лондонском Ист-Энде. Его обвиняли в скупости, и он ответил на это: «Если человек был беден, как я, он готов на все, чтобы снова не впасть в нужду. И не стыдится этого».
Большинство сидящих здесь женщин одеваются у лучших портных, их драгоценности куплены на улице Мира.
Любая вещица, которую они вынимают из сумочки, скажем зажигалка или пудреница, сделана из золота, а у некоторых даже украшена самоцветами. Многие из них совсем еще юны; кое-кто всего год как вырвался из привратницкой или из лачуги где-нибудь в предместье.
А у скольких из этих уже пожилых мужчин, прибывших сюда со всех концов Европы, босоногое детство прошло в трущобах Вильны, Варшавы или Будапешта! Уж не воспоминания ли о былой нищете сообщают смеху и этих мужчин, и этих женщин такую жестокость? Да есть ли тут хоть один порядочный человек — порядочный в том смысле, какой придавала этому слову мать Франсуа? Или честный, если воспользоваться выражением его отца?
— Я думаю, что я ответил бы в тринадцать лет, — вздохнул Франсуа.
— На что?
— На вопрос, который задал себе.
— Догадываюсь. А я в тринадцать лет уже все решила.
— Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? — воскликнул Франсуа, глядя на нее со смесью восхищения и ужаса.
— Я даже матери об этом объявила.
— И что она?
— Сказала, что, может быть, я и права.
— Твоя мать тоже?..
— Нет, на панель она не ходила, если ты это имеешь в виду. — И, рассмеявшись, Вивиана заметила:
— Видно, гроза надвигается. Это она навела нас на такие веселые мысли.
— Господин Лекуэн! Господин Франсуа Лекуэн! — кричал в дверях ресторана, ведущих на террасу, рассыльный.
Чуть ли не со страхом Франсуа поднял руку. Рассыльный пробрался к нему и вручил письмо, только что полученное на его имя. Франсуа узнал почерк Пьебефа, точнее, поддельный почерк, поскольку бывший инспектор полиции и тут не забывал об осторожности; Франсуа подозревал, что и писал он в перчатках, чтобы не оставить отпечатков пальцев.
«Есть новости. Будьте сегодня в 16 часов в Венсенском зоопарке. В машине ехать не советую. Метро довезет без пересадок. Если до 17 часов к Вам никто не подойдет, поезжайте в „Королевскую таверну“, туда Вашему брату позвонят по телефону».
— Плохие новости?
— Ни плохие и ни хорошие.
Понимает ли она, что с минуты на минуту может наступить конец? По-видимому, да. Она всегда это знала.
И они, все те, кто находится с ним в постоянном контакте, тоже знали; в этом, вне всякого сомнения, причина, почему они так смотрели на него. Потому что думали, будто он не знает.
И как в насмешку Франсуа пришел в этой связи на память эпизод из времен учения в коллеже Станислава, эпизод, связанный с отцом Обо, который преподавал у них в шестом классе Катехизис; у него было лицо Христа, и, рассказывая о страстях Господних, он раскидывал руки, как бы изображая Иисуса во плоти. В конце каждого урока отец Обо предлагал ученикам высказывать свои возражения, а потом опровергал их. Нет, это не Франсуа, а кто-то из его одноклассников задал неизбежный вопрос насчет свободы воли:
— Если Бог знает все заранее, если еще до нашего рождения знает все грехи, какие мы совершим, то можно ли говорить, что мы свободны в своих поступках? Не означает ли это, что Бог несет ответственность за наши грехи?
Перед глазами Франсуа возник длинный, тощий священник в сутане: нарочито медленно, как бы вырастая, он встает, обводит их всех по очереди взглядом, словно овладевает их мыслями.
— Как обычно, господа, я воспользуюсь сравнением.
Вообразите, что по улице идет человек и читает на ходу газету, а вы наблюдаете за ним. И вот вы видите, что на пути, которым, по всей видимости, намерен следовать этот человек, я подчеркиваю, на пути, которым, по всей видимости, намерен следовать этот человек, рабочие сняли крышу канализационного люка, и посреди тротуара открылась яма. Двадцать, десять шагов отделяют человека от ямы, и вот наконец он на миг останавливается…
Может быть, он сейчас сложит газету и сунет ее в карман?.. Он задевает прохожего и по этой причине чуть отклоняется от своего пути… Может быть, в этом его спасение?.. Нет, он снова, все так же читая газету, вслепую берет прежнее направление… Остается не больше пяти, трех шагов… Канализационный люк прямо перед ним, но он из-за газеты не видит его. Однако вы видите, вы знаете. Можно ли сказать, что этот человек не волен остановиться, перестать читать или даже повернуть назад? Так вот, господа, этот человек, который сейчас свалится в канализационный люк, является символом…
И этот человек — он, Франсуа Лекуэн. А все остальные — Марсель, Рене, Рауль, Вивиана, Буссу, м-ль Берта — зрители, наблюдающие, как человек с газетой приближается к открытому люку. Вот почему они смотрели на него с невольным испугом. Однако им известно лишь одно: он тоже знает, что люк открыт!
— Метрдотель, счет!
И все же Франсуа не знает, что обедает на этой террасе в последний раз.
— Ты к себе в редакцию?
— Только на минутку. Потом у меня встреча в городе.
Значит, Шартье не вернулся. М-ль Берта обедает в редакции: приносит с собой завтрак в аккуратно завязанном пакете. Она обещала позвонить, если Шартье подаст весть о себе. Трудно предположить, что он скрылся, чтобы присвоить пятнадцать или двадцать тысяч франков, полученных в Отейле. Много раз у него была возможность украсть куда большую сумму, однако он этого не делал. Положение, правда, обостряется, но у Шартье есть нюх и некоторый опыт…
Куда больше оснований полагать, что он попал в ловушку. Но тогда кто-то из своих должен был стукнуть в полицию. Кто же? Буссу? Рауль? Может быть, сам Пьебеф? А почему бы не Вивиана, которой Франсуа рассказывает практически все, что происходит в газете?
Разве она не призналась несколько минут назад, что ни за что не согласилась бы снова стать бедной?
— Откуда тебе известно, что сегодня вручение наград?
— После твоего звонка ко мне зашла Мими. Ее сестра замужем за архитектором. А их шестнадцатилетний сын тоже учится в коллеже Станислава. Я увижу тебя сегодня?
— Позвоню после пяти, а то и прямиком поеду к тебе.
— Я оставлю тебе записку, если вдруг выйду.
