Чарльз Тодд - Хладнокровное предательство
— Прости, ничего не могу с собой поделать. По ночам ворочаюсь с боку на бок и пытаюсь понять… Не знаю, кого еще боялась Грейс, кроме Пола! Но если ты со мной не согласен, если я о чем-то не подумала, лучше скажи мне! Все, что угодно, только бы покончить с неизвестностью!
Робинсон отвернулся — наверное, ему тяжело было смотреть на нее. Ратлидж, сидящий рядом, чувствовал, как в Робинсоне нарастает напряжение. Его рука судорожно сжала салфетку, он откашлялся, как будто ему стало трудно дышать.
— Хью! Прошу, помоги мне! Ты со мной и двух слов не сказал с тех пор, как я приехала. Может, Грейс делилась с тобой… — Джанет Аштон расплакалась.
И вдруг, почти против воли, Робинсон выпалил:
— Видит бог, уж лучше бы это оказался Элкотт, чем Джош…
Все замолчали и ошеломленно посмотрели на него.
Лицо Робинсона было бесстрастным, как будто он дошел до дна отчаяния.
— Что вы имеете в виду? Почему лучше бы это оказался Элкотт, чем Джош? — медленно спросил Ратлидж.
— Боюсь, что… Джош ненавидел отчима. Правда, мне не верится, что он мог убить родную мать. С другой стороны, если уж он начал палить, ему трудно было остановиться. И я все время спрашиваю себя, почему он не умер с остальными, почему убежал. Напрашивается единственный возможный ответ. Он все продумал заранее. Застрелил их всех и сбежал под прикрытием метели. Я не сплю по ночам, все думаю — может, он сейчас пробирается в Лондон, ко мне? В том, что Элкотты погибли, есть и моя вина. Понимаете, он просил, умолял, чтобы я взял его к себе, а я не соглашался. Господи, уж лучше бы он лежал там, рядом с матерью!
Он истерически разрыдался. Джанет Аштон ахнула и прижала руки ко рту. Впервые у нее не нашлось что сказать.
Глава 17
Первой опомнилась Элизабет Фрейзер.
— Как вам не стыдно? — вскричала она, багровея от гнева. — Как вы могли подумать такое? Ведь он же ваш сын!
— Нет, Хью, вы городите вздор! Этого не может быть! Грейс непременно сказала бы мне, если бы мальчику было так плохо! И потом, он бы ни за что не обидел мать… и Хейзел… он ведь любил сестру… — торопливо заговорила Джанет Аштон, подаваясь вперед.
Миссис Камминс резко встала, перевернув стул.
— Нет, прошу вас, не надо, больше я не вынесу! — Она поспешила прочь из кухни, похожая на робкого, перепуганного зверька.
Робинсон закрыл лицо руками. Его трясло.
— Если хотите знать, я сейчас потому и приехал в Эрскдейл сам, а не послал им подарки по почте! Как вы не понимаете?! Джош всю осень твердил, что ненавидит север, ненавидит здешнюю жизнь. Он видел, что у матери не хватает на него ни времени, ни сил. Ему казалось, что близнецов она любит больше, потому что она больше любит их отца. Вот мне и захотелось поговорить с ним, успокоить его. Вот почему мне так надо сейчас найти Джоша, помочь ему, защитить его. Что бы он ни натворил. — Робинсон опустил руки, в его глазах застыло страшное выражение. — По-вашему, мне самому приятно считать родного сына убийцей, чудовищем?! Мне больше других хочется верить, что их убил кто-то другой, все равно кто! По словам доктора, их убил человек, которому они доверяли! Господи, только бы это был не Джош!
— Ты говорил Грейс то, что сейчас говоришь нам? Ты говорил с ней о Джоше? — спросила Джанет Аштон.
Робинсон покачал головой:
— Мне не нужно было ни о чем говорить. Грейс заверяла меня, что с возрастом все пройдет. Просто Джош так и не смирился с тем, что меня сначала объявили мертвым, а потом я вернулся домой. А себе я внушал, что мальчик еще слишком мал, чтобы обходиться без матери.
Он осекся, увидев, что Джанет Аштон встала из-за стола.
— Хватит! Я приезжала помогать Грейс, когда у нее родились близнецы. Я бы сразу поняла, что Джошу плохо.
— Джералд всегда хорошо относился к Джошу. Не думаю, что Грейс захотела бы обсуждать такую проблему с кем-либо, помимо меня, — сказал Хью Робинсон.
— Хью, у тебя от горя разум помутился! — воскликнула Джанет. — Не надо было тебе ездить на ферму, а потом еще просить, чтобы тебе показали тела… не следовало тебе этого делать!
Джанет быстро вышла из кухни, не желая больше ничего слышать. Робинсон посмотрел ей вслед. Потом сказал, словно бы объясняя:
— Незадолго до того, как я попал в плен, Грейс писала мне. Она рассказывала, как Джанет поддержала ее после того, как меня отправили во Францию. Она помогала растить Джоша и Хейзел, даже специально нашла себе работу в Лондоне. Хотела, чтобы наши дети ни в чем не нуждались. Тогда Грейс и дети во многом выжили благодаря Джанет. Я перед ней в неоплатном долгу. Но есть вещи, которые женщина может обсуждать только с мужем, отцом своих детей. — Дрожащими руками он сложил салфетку и поднялся. — Надеюсь, вы меня простите…
Когда шаги Робинсона стихли вдали, Элизабет Фрейзер нарушила молчание:
— Жалею, что все это услышала. О таких ужасах даже думать не хочется!
— Они оба перенесли тяжелый удар. Не всегда следует придавать значение тому, что человек говорит и делает в состоянии душевного потрясения. — У Ратлиджа тоже пропал аппетит, еда на его тарелке лежала нетронутой.
Оживившийся Хэмиш сказал: «Значит, ты ему не веришь».
«Дети не всегда понимают последствия своих поступков. Им важно лишь добиться своего, — мысленно ответил Ратлидж. — Но трудно поверить, что десятилетний мальчик способен шесть раз подряд точно прицелиться и выстрелить из револьвера».
«В тесном помещении это вовсе не так трудно. С близкого расстояния он бы не промахнулся. Если он злился на них…»
И верно, гнев мог придать ребенку целеустремленность и необходимые силы. Все закончилось быстро, он не сразу понял, что натворил. Ужас содеянного навалился на него позже. Но откуда у него револьвер?
Если Джош убил своих родных, тогда лучше, чтобы он замерз в горах, подумал Ратлидж.
«Вспомни того парня из Престона. Ему всего восемнадцать», — не унимался Хэмиш.
«Артур Марлтон слышал голоса. А Джоша никто не называет безумным…»
Неожиданно Ратлидж понял, что Элизабет Фрейзер продолжает говорить:
— Должно быть, тяжко слушать такое. Даже полицейский вряд ли способен привыкнуть к страданию! — Она уже убирала со стола, и Ратлидж видел, что руки у нее дрожат.
Он подумал обо всем, что видел на войне, когда выполнял свой долг, и понял, что устал осуждать других, устал иметь дело с насильственной смертью. Надоело рыться в душах людей и выкапывать найденные там отвратительные тайны. Не стоит размышлять о том, что двигало жестоким убийцей, на уютной, теплой кухне, где ему прежде было так хорошо.
В нем проснулась тоска по обычной жизни, какой живут большинство людей. Как было бы славно завести семью, жену, детей, домик с садиком. Но что может он дать своим близким? Он одержим, его гнетут воспоминания о смерти, и совесть у него неспокойна.
