Эрл Гарднер - Дело бывшей натурщицы
– Ну, я полагаю, что могу узнать пальто, когда вижу его.
– И птицу в клетке.
– Канарейку в клетке.
– Вы видели птицу?
– Прекрасно видела, чтобы узнать, что это канарейка.
– Принимая во внимание тот факт, что вы не собирались выезжать на машине, мы можем предположить, что на вас не было очков. Верно?
– Хорошо, – резко ответила она. – Я не надела очки, мистер Мейсон, но я не слепая.
– Благодарю вас, это все!
– У меня нет вопросов, – отозвался Декстер.
– Вызывайте следующего свидетеля, – объявил судья Мэдисон.
– Это все, ваша честь. Обвинению нечего добавить.
– Итак, – начал судья Мэдисон свое заключительное слово, – как драматично показал мистер Мейсон, в свидетельских показаниях есть определенные пробелы. Да, обвиняемую видели около камеры хранения, однако никто не видел, как она открывала ячейку и что туда клала.
Да, как оказалось, оружие принадлежит ей. И хотя драматичный перекрестный допрос последней свидетельницы, проведенный мистером Мейсоном, выявил ряд уязвимых мест в показаниях, у суда нет альтернативы, как привлечь обвиняемую…
Мейсон встал со своего места.
– И поскольку речь идет об убийстве, – продолжал судья Мэдисон, – обвиняемая не может быть освобождена под поручительство или залог.
– С позволения суда, я бы хотел сделать заявление, – выступил Мейсон.
– Пожалуйста, – разрешил судья Мэдисон.
– Я прошу слова для защиты.
Судья Мэдисон нахмурился и после минутного колебания заговорил осторожно, взвешивая каждое слово:
– У суда не было намерения чинить какие-то препятствия. Хотя суд действительно предположил, что поскольку это всего лишь предварительное слушание, то выступления защиты не будет. Суд приносит извинение защите за то, что объявил о взятии обвиняемой под стражу, не спросив защитника обвиняемой о его дальнейших намерениях. Однако, несмотря на это, суд подчеркивает, что в подобных делах, когда единственный вопрос, стоящий перед судом, – это вопрос о том, было ли совершено преступление, и когда есть достаточно веские основания считать, что обвиняемая совершила его, то нет нужды заострять противоречия в показаниях. Поэтому поступок суда очевиден. Я надеюсь, защита понимает эту в общем-то элементарную ситуацию?
– Защита понимает ее.
– Очень хорошо. Если вы намерены выступить, то пожалуйста, – разрешил судья Мэдисон.
– Я вызываю Горинга Гилберта, – объявил Мейсон.
Гилберт, в рубашке, застегнутой на все пуговицы и заправленной в брюки, и спортивной куртке, вышел вперед, поднял правую руку и занял свидетельское место. Когда секретарь суда записал имя и адрес свидетеля, Мейсон спросил:
– Вы знали при жизни Коллина Макса Дюранта?
– Да.
– Вас с ним связывали какие-то дела?
– Да.
– В последние несколько недель у вас с ним были деловые контакты?
– Да.
– В результате он заплатил вам какие-то деньги?
– Да, он заплатил мне за работу, которую я для него сделал.
– Как вы получили деньги – наличными или чеком?
– Наличными.
– А какими купюрами? Были ли там банкноты какого-то определенного достоинства?
– В последний раз я получил от него всю сумму стодолларовыми банкнотами.
Судья Мэдисон задумчиво нахмурился и подался вперед, чтобы внимательнее рассмотреть свидетеля.
– А какую работу вы для него делали? – спросил Мейсон.
– Я делал различные живописные работы.
– Вы завершили эти работы?
– Да.
– И что вы с ними делали?
– Они доставлялись Коллину Дюранту.
– Вы знаете, где сейчас эти работы?
– Нет.
– Что? – воскликнул Мейсон.
– Я сказал, что не знаю, где они.
– Меня интересует картина, которую я видел у вас в мастерской, выполненная в манере художника…
– Я знаю, о чем идет речь.
– Где она сейчас?
– У меня.
– Вы получили повестку с указанием принести картину с собой?
– Да.
– Это та самая картина, которую я видел в вашей мастерской?
– Да.
– И она у вас с собой, здесь?
– Да, она в комнате для свидетелей.
– Принесите ее, пожалуйста.
– Одну минуту, – вмешался Декстер. – С позволения суда, я не возражал против ведения этой линии допроса, поскольку надеялся, что она будет увязана с делом. Относительно стодолларовых банкнотов, возможно, они и имеют отношение к делу. Но что касается этой картины, то совершенно очевидно, что вопрос этот неправомерный, несущественный и к делу не относится. Я возражаю против него и буду стоять на своем.
– Может показаться, – начал излагать свою мысль судья Мэдисон, – что оплата стодолларовыми банкнотами – это интересное развитие событий, но при условии, что их можно было бы каким-то образом идентифицировать… Я надеюсь, защитник сможет увязать их с делом?
Судья вопросительно посмотрел на Перри Мейсона.
– С позволения суда, я намерен увязать с делом и эту картину.
Судья Мэдисон покачал головой:
– Не думаю, что картина является существенным доказательством. Деньги, полученные за картину, – возможно.
– Ваша честь, я докажу, что картина является существенным доказательством, – настаивал Мейсон.
– Нет, – не соглашался судья. – Я думаю, вам лучше попробовать другой ход, мистер адвокат. Я полагаю, что прежде, чем вы представите картину, вам стоит показать, что она является существенным доказательством на определенном этапе развития этого дела.
– Я намерен это сделать.
– Ну что же, действуйте.
– Однако, – продолжал Мейсон, – я бы хотел в присутствии свидетеля зарегистрировать эту картину и отдать ее на хранение секретарю суда, пока не будет доказано, что она является необходимым вещественным доказательством.
– Надеюсь, у вас нет возражений против подобной процедуры, – обратился судья Мэдисон к Декстеру.
Казалось, заместитель прокурора какое-то время был в нерешительности. Потом он встал и заявил:
– С позволения суда, я бы сделал следующее замечание. Свидетель явился сюда по повестке и согласно ей принес с собой картину. Но ведь картина никуда не денется, она же не может убежать!
– Картина-то не убежит, – отпарировал Мейсон, – но ее могут унести.
– Ну что ж, она здесь, и можно будет вернуться к ней позднее.
– Если она будет зарегистрирована и оставлена на хранение в суде, тогда…
– Очень хорошо, – прервал его судья Мэдисон, – суд намерен согласиться с этим. Предъявите картину, мистер адвокат.
Мейсон обратился к Гилберту:
– Принесите, пожалуйста, вашу работу.
Гилберт, угрюмый, враждебно настроенный, после минутного колебания сказал:
– Это моя картина. И я не думаю, что у меня ее просто так можно забрать.
