Стейн Ривертон - Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать
— Вы не ошиблись.
— Надеюсь, вас привели сюда не мои дела?
Профессор улыбнулся. Торбен смертельно устал, подумал он, но старается сохранить свою обычную холодность и отчужденность.
— Вы сами, дорогой Торбен, рекомендовали мне полечить нервы на лоне природы. Вот я и последовал вашему совету.
— Тогда вы сделали ошибку, приехав в эти места. Ведь вам хотелось освободиться от некоторых мыслей и воспоминаний, а здесь эти воспоминания будут поджидать вас на каждом шагу. Особенно по ночам. Человек, который хочет поправить нервы, не должен много гулять по ночам, он долен спать. Вам ли, врачу, не знать этого?
Профессор надменно улыбнулся.
— То же самое я посоветовал бы и вам, Торбен. И, похоже, ночные прогулки расстраивают вас еще больше, чем меня. Посмотрите на себя. Вы страшно изменились за последние два дня. Можно даже сказать постарели. Утратили присущую вам уверенности в себе. Вы пережили что-то неприятное? Может быть, даже несчастье? Я знаю, что не ошибся.
Торбен вздрогнул, хотел встать, но упал обратно в кресло. Он безуспешно пытался вернуть себе былую надменность. Откинув голову на спинку кресла, он смотрел на профессора почти с ненавистью.
— Вы ошибаетесь, — проговорил он.
Лесничий ушел в дом. Он понял, что профессор и Торбен приблизились к теме, которая его не касается, и их лучше оставить одних. Они слышали, как он ходит из комнаты в комнату.
— Вы больше не верите в мою дружбу? — спросил профессор.
— Почему? По-моему, ваша дружба даже преследует меня.
— Но ваш отец был моим лучшим другом, — с горечью сказал профессор. — Его я хорошо понимал. А вот вас совершенно не понимаю.
— Моего отца вы тоже не понимали, — холодно возразил Торбен.
Профессора вдруг осенило, что за этими словами, быть может, кроется разгадка тайны.
Торбен огляделся по сторонам и обнаружил, что лесничий ушел.
— Последние часы я все время следил за вами, Торбен.
— Я знаю.
— Это вы шли впереди нас по лесу.
— Да, я.
— И это вы стояли у окна замка, освещенного луной.
— Да, я, — ответил Торбен.
32
Человек в окне
Профессор сел в пустое кресло. Торбен не Шелохнулся, но по его лицу скользнула гримаса неудовольствия. Глаза его были скрыты полями шляпы. Казалось, только усталость мешает ему избавиться от общества профессора.
— Мы с лесничим убеждены, что ночью в лесу слышали ваши шаги. Это так? — спросил профессор.
— Совершенно верно, — ответил Торбен. — Я слышал голоса за спиной. — Вы знали, что это я?
— Нет, этого мне в голову не пришло.
У профессора забрезжила догадка, и он спросил:
— Должно быть, вы подумали, что за вами идет другой, но тоже хорошо известный вам человек?
Торбен ответил не сразу, ему хотелось обдумать свои слова.
— Вы помните, конечно, что ночь была очень красива, — заговорил он наконец. — Совершенно тихо, и этот очаровательный лунный свет. Я ведь уже сказал вам, что приехал, чтобы взглянуть на любимые места моего детства. Мне не было дела до того, кто тоже вышел полюбоваться луной. Я искал одиночества и боялся, что кто-нибудь помешает мне, а потому ускорил шаг. Эту тропинку я любил с юности, особенно при лунном свете.
— Но как вы могли незамеченным проникнуть в дом?
Торбен заливисто захохотал.
— Так ведь я к этому и стремился! Еще раз напоминаю вам, что здесь прошло мое детство. Я знаю в замке все ходы и выходы. Даже если все двери будут заперты на замки и засовы, я сумею проникнуть в замок, ипритом, без ключа. Мне было приятно еще раз почувствовать себя юным сыном хозяина замка, который после сомнительных приключений возвращается тайком домой… Эта ночь была напоена сладостью и грустью воспоминаний…
Он лжет, подумал профессор.
Торбен продолжал свой рассказ. Собственные слома как будто немного расшевелили его:
— Эта прогулка по пустым комнатам и коридорам… И словно вернулся в далекое прошлое с его очаровательным запахом пыли и старых ковров. Я не зажег ни одной лампы. Ведь я так хорошо все здесь знаю. И, кроме того, к моему удовольствию в окна лился чарующий лунный свет. Уверяю вас, мною овладело невыразимое чувство, когда я шел по моему старому, но теперь совершенно пустому дому, я был наедине со всей этой старинной мебелью и этим сказочным, льющимся с небес светом.
— И вы вошли в те три запертые комнаты? Значит, у вас были от них ключи?
— Да. Мне всегда нравилось там бывать. Любоваться этими спрятанными произведениями искусства, которые когда-то принадлежали другим временам и другим людям.
— Вы знали, что за вами следят?
— Нет.
— Как раз в это время управляющий, лесничий и я внимательно наблюдали за этими тремя окнами.
— Я и подумать не мог, что кто-то проявит такой интерес к моим наивным мечтам.
— Потом вы подошли к окну, вы были похожи на старика. Клянусь вас, мне показалось, что у окна стоит согбенный, седовласый старик!
От взгляда профессора не укрылось, что Торбен сильно сжал ручку своей трости.
— Воистину, велика сила лунного света, — прошептал Торбен. — В таком свете все выглядят покойниками.
— Нам снизу было видно, как вы внимательно читали какую-то книгу, перелистывали страницы. Наверное, это была фамильная Библия?
— Нет, старинная рукопись, — ответил Торбен.
— Но почему же вы не впустили нас, когда мы стучали?
— А почему я должен позволять кому-то мешать мне в моем собственном доме?
— Вы узнали наши голоса?
— Мне показалось, что я узнал голос лесничего..
— Жаль, что нам пришлось прострелить такую красивую дверь, — задумчиво сказал профессор. — А как же вы вышли из дома?
— Так же, как и вошел, больше мне нечего вам ответить. Я знаю наш дом. И предпочел исчезнуть оттуда так, чтобы меня никто не видел. А дверь можно починить. Это не столь важно. Гораздо важнее, что я получил возможность домечтать свои мечты до конца.
Торбен откинулся в кресле, устремив вдаль отсутствующий взгляд. Потом продолжал:
— Я прекрасно понимаю, что вы действуете в моих интересах, но вы слишком запутались в страшных тайнах, которые сопутствуют этому делу. Вы уже не видите естественных причин самых обычных событий. Со мной все обстоит иначе. Мне все представляется полуреальным. Для меня естественно искать в прошлом забвения от настоящего. Ночью я весь ушел в воспоминания и снова пережил счастливые времена. В этом нет ничего таинственного, как хочется считать вам, находящемуся в плену своей разыгравшейся фантазии. Называйте это глупостью, прихотью, сентиментальностью, но эта тихая прогулка в ушедшие годы была необходима для моих нервов.
