Семён Клебанов - Спроси себя
Судья поблагодарила женщину, кивнув ей как старой знакомой, хотя и видела всего-то во второй раз, и отпустила.
— Свидетель Девяткин, авария запани произошла в десять часов двадцать шесть минут. Об этом имеется официальный акт. Вот он.
— Пусть будет по-вашему, — недовольно буркнул моторист. — Я что упомнил, то и сообщаю.
— Таким образом, разрыв по времени между началом пожара и аварией составляет всего двадцать шесть минут.
— Может быть, — вздохнул Тимофей Девяткин, раскачиваясь на носках и держа руки за спиной.
— Суд предупреждал вас, что вы обязаны говорить только правду, — напомнила Градова.
И в эту минуту у Девяткина не хватило выдержки. Он с дерзкой ухмылкой заявил:
— Мне работать надо было, а не на часы глядеть! Что же это получается, извини-подвинься? Рабочий человек делом занят, а его за это по загривку? Не годится так. Может, у меня и часов-то сроду нет.
— Скажите, свидетель Девяткин, вы перевозили пионеров на своем катере?
— Было дело. Я рассказывал.
— Никого из детей не запомнили?
— Куда там! Они мне спасибо сказали и побежали. Помнится, правда, какая-то девочка с веснушками была.
— Из какого лагеря были пионеры?
— Чего-нибудь полегче спросите, извини-подвинься. Дети — они же все одинаковые. Да и зачем мне было спрашивать, сами посудите? Если бы я, конечно, знал, что вы спросите, тогда бы обязательно узнал. Это как пить дать!
— Пригласите свидетеля врача Терентьеву, — сказала Мария.
— Я свободен? — спросил Девяткин.
— Пока нет.
В зале суда было очень тихо, и люди, казалось, не дышали, увлеченные процессом, как театральным спектаклем.
По вызову судьи вошла невысокая женщина, загорелая, легкая в движениях.
— Где и кем вы работаете, свидетельница Терентьева?
— Детским врачом в пионерском лагере «Буревестник».
— Вы не помните, отлучался кто-либо из детей вашего лагеря четырнадцатого июня за пределы территории «Буревестника»?
— Хорошо помню. Никто не отлучался.
— Почему?
— В этот день проходил общий медицинский осмотр детей в связи с имевшим место случаем заболевания дизентерией.
— Когда детям было разрешено выходить из помещения?
— Только после обеда.
— Может, мои пионеры были не из «Буревестника»? — Тимофей Девяткин рассмеялся.
Отпустив врача, Градова открыла один из томов дела и прочитала:
— «Сообщаем, что в районе Сосновки и прилегающих районах имеется только один пионерский лагерь «Буревестник». Это справка, — уточнила судья, — подписанная секретарем обкома комсомола и начальником здравотдела областного исполкома. Ознакомьтесь, свидетель Девяткин.
Но моторист, не взяв справку, огрызнулся:
— Знал бы, что так все обернется, я бы у своих пионеров тоже справочку взял. Зачем перевозил их, дурак?!
— Не перевозили вы пионеров! — сказала судья, слегка повысив голос.
— Я вам рассказал, как было.
— Вы говорите неправду, тем самым усугубляете свою вину.
Тимофей продолжал запираться, и тогда Градова пригласила в зал свидетеля Лужина. Журналист подозрительно посмотрел на Девяткина, словно оценивая его заново, и подошел к судейскому столу.
— Когда вы делали свои фотографии, которые передали суду?
— Примерно с десяти до одиннадцати.
— По какому признаку вы определяете это время?
— Когда я делал последний снимок, обратил внимание, что пахнет гарью. Потом увидел пламя на берегу. Побежал. Здесь я и застал пожар. Горела столовая. Затем произошла авария.
— Свидетель Девяткин, подойдите к столу.
Мария раскрыла папку, вынула небольшую фотографию, показала ее заседателям и предъявила Тимофею:
— Кто изображен здесь?
Тимофей покрутил фотографию, не спеша с ответом. Потом глухо ответил:
— Я.
— Кто вас снимал?
— Корреспондент. На катере это было.
Судья вынула другую фотографию, снова показала ее заседателям и протянула Девяткину:
— А это кто?
Карточка была побольше, сделана умелой рукой мастера на хорошей плотной бумаге, только изображение было не таким резким, как на первой фотографии. И Тимофей был здесь снят не в фас, а в профиль.
— И это я.
Мария положила рядом обе фотографии.
— Вы узнали себя на обеих карточках?
— Узнал.
Теперь судья достала новую фотографию. Она была гораздо больше предыдущих, но две трети карточки были закрыты серой бумагой. На оставшейся видимой ее части был Тимофей Девяткин в той же позе, что и на предыдущей фотографии.
— И тут я, — сам сказал моторист.
— Не видите ли вы сходства между двумя последними карточками?
— Вроде одинаковые, извини-подвинься.
— А точнее?
— Одинаковые, говорю!
— Я тоже так думаю, — сказала Мария Градова и медленно, не торопясь, сняла серый лист бумаги, который закрывал остальную часть фотографии.
И Девяткин увидел себя изображенным теперь во весь рост. Его правая нога чуть повисла над землей, еще не успев закончить шаг, а к левому боку обе руки прижимали покрышку. При всей крупнозернистости снимка, которая обычно образуется от многократного увеличения какой-либо детали, фотография была достаточно четкой и выразительной.
— Узнали себя, свидетель?
— Мое лицо.
— А сапоги?
— Ясное дело.
— А тельняшка?
— Ну!
— А покрышка?
Тимофей сердито отбросил прядь волос со лба, без спроса взял карточку и стал вертеть ее, напрягаясь умом и памятью.
— Интересное дело. Как она сюда попала?
— Это как раз и интересует суд.
— Разве все упомнишь!
— Вам необходимо вспомнить, свидетель, потому что точно такая же покрышка обнаружена возле сгоревшего общежития и дома Щербака.
— При чем тут пожар? — обиделся моторист. — Мало ли по какой причине была у меня покрышка!
— Вот вы и расскажите.
— Было дело, — медленно заговорил он, видно соображая на ходу. — Хранил покрышку для себя. А ребята баловство затеяли — то с горки спустят, то по поселку гоняют. Вот я и отнял у них.
— А кто мог вас в это время сфотографировать?
— Кто щелкнул, не знаю. Теперь у многих аппараты имеются, извини-подвинься.
Градова, не чувствуя никакой жалости к растерянному синеглазому свидетелю, который еще недавно был таким самодовольным и непогрешимым, достала другую фотографию, еще большего размера. На ней Лужин успел снять молодую прыгающую белку. Однако на втором плане этой карточки, в глубине леса, и был виден Девяткин с покрышкой.
— Может быть, эта фотография вам о чем-либо напомнит?
