Колин Декстер - Без вести пропавшая
– Моя благоверная знала его лучше меня. Я скажу ей, когда она вернется. По понедельникам и вторникам она ездит на «Бинго» в Оксфорд.
– Она когда-нибудь выигрывала? – Вопрос казался странно неуместным
– Немного фунтов временами. На самом деле я считаю, что она выиграла немного прошлой ночью. Но вы знаете, как это бывает – она тратит около фунта за ночь в любом случае. Игроманка, – это то, чем она является.
– Как она ездит? На автобусе?
– Как правило. Прошлой ночью, правда, я играл в дартс с парнями в «Джерико Армс», так что она поехала со мной, и потом позвонила из паба после того, как закончила, и поэтому вернулась домой со мной. Хотя, как правило, ездит на автобусе.
Морс сделал глубокий вдох и прыгнул.
– Видите ли, мистер Тэйлор, это просто формальность, и я знаю, что вы меня поймете, но, э-э... я должен спросить вас, где именно вы были прошлой ночью.
Джордж, казалось, совершенно не выглядел возмущенным. На самом деле – либо не было ничего, либо было настолько незаметно, что казалось мимолетной вспышкой воображения Морса? – там, возможно, был небольшой намек на облегчение в дружелюбных глазах.
Льюис уже ждал, когда Морс вернулся в свой кабинет в 7.30 вечера, и двое мужчин обменялись мнениями. Ни одному из них, видимо, не удалось выгнать зверя из его логова. Алиби были не совершенны – даже далеки от этого; но они были достаточно хороши. Филлипсон (согласно Филлипсону) прибыл домой из школы около 5.15 вечера; поел, и ушел из дома один в 6.35, чтобы посмотреть в театре новую постановку. Он оставил свою машину на стоянке «Глостер Грин» и вошел в театр в 6.50 вечера, пьеса длилась с 7.15 до 10.30, и, кроме похода в бар за «Гиннессом» в первом антракте, он не покидал своего места, пока после 10.30, не сел в машину и не поехал обратно домой. Он вспомнил, что смотрел новостной бюллетень Би-Би-Си в 11.00 вечера.
– Насколько далеко эта «Глостер Грин» от дома Бэйнса? – спросил Морс.
Льюис подсчитал.
– Пара сотен ярдов.
Морс поднял трубку и позвонил в лабораторию. Нет. Патологоанатом еще не завершил изучение внутренностей Бэйнса. Нет, он не может назвать более точное время смерти. От восьми до полуночи. Ну, если Морс начнет выкручивать ему руки, это может быть от 8.30 до 11.30 даже 11.00, возможно. Морс положил трубку, посмотрел в потолок некоторое время, а затем медленно кивнул.
– Вы знаете, Льюис, проблема с алиби не в том, что некоторые люди имеют его, а некоторые не имеют. Реальная проблема в том, что практически никто, скорее всего, не имеет действительно непробиваемого алиби. Если, конечно, он не просидел всю ночь в наручниках на пару с председателем Верховного Суда.
– Вы думаете, что Филлипсон мог убить Бэйнса?
– Конечно, он мог.
Льюис отложил свой блокнот.
– Как у вас с Тэйлорами, сэр?
Морс пересказал свое интервью с Джорджем Тэйлором, и Льюис внимательно выслушал.
– Таким образом, он тоже мог убить Бэйнса.
Морс пожал плечами уклончиво.
– Насколько этот «Джерико Армс» далеко от дома Бэйнса?
– Четверть мили – не более того.
– Подозреваемые начинают выстраиваться в очередь, верно, Льюис?
– Вы считаете и миссис Тэйлор подозреваемой?
– Почему нет? Насколько я вижу, для нее это вообще не проблема. Заканчивает с «Бинго» в 9.00 вечера, а звонит в «Джерико Армс» в 9.30 или около того. До места жительства Бэйнса она проходит нескольких сотен ярдов, у нее целых полчаса, а? И куда же все это нас приводит? Если Бэйнс был убит около 9.30 прошлой ночью – кто у нас есть? Трое – и у всех телефонные номера в маленьком списке Бэйнса.
– И еще Эйкам, сэр. Не забудьте его.
Морс посмотрел на часы. Было 8.00 вечера.
– Вы знаете, Льюис, это был бы невероятный сюжет как в книгах, если бы Эйкам играл в дартс в «Джерико Армс» прошлой ночью, а? Или делал ставки на «Бинго» в Ратуше?
– Он должен быть на работе, разве нет, сэр? Он в Кернарфоне.
– Я скажу вам одну невероятную вещь, Льюис. Где бы ни был Эйкам прошлой ночью, но только не в Кернарфоне.
Он поднял трубку и набрал номер. Ответ последовал почти сразу.
– Хэлло? – Линия потрескивала, но Морс узнал голос.
– Миссис Эйкам?
– Да. Кто это?
– Морс. Инспектор Морс. Вы помните, я звонил вам на днях.
– Да, конечно, я помню.
– Ваш муж еще не появился?
– Нет. Мне кажется, я уже говорила вам, что он не вернется до позднего вечера?
– Как поздно он будет?
– Не слишком поздно, я надеюсь.
– До десяти?
– Я надеюсь, что так.
– Разве ему далеко ехать?
– Довольно далеко, да.
– Послушайте, миссис Эйкам. Можете ли вы сказать мне, где ваш муж?
– Я говорила вам. Он на конференции учителей французского языка.
– Да. Но где именно?
– Где? Я не совсем уверена, где он остановился.
Морс потерял терпение.
– Миссис Эйкам, вы знаете, что я имею в виду. Где проходит конференция? В Бирмингеме?
– Ой, простите. Я понимаю, что вы имеете в виду. Это на самом деле в Оксфорде.
Морс повернулся к Льюису и его брови подскочили на дюйм.
– В Оксфорде, вы говорите?
– Да. В Лонсдейл-колледже.
– Я понял. Что ж, я перезвоню еще раз – около десяти. Это будет нормально?
– Это настолько срочно, инспектор?
– Ну, скажем, это важно, миссис Эйкам.
– Хорошо, я скажу ему. И если он вернется до десяти, я попрошу его перезвонить вам.
Морс дал ей свой номер, повесил трубку, и тихо присвистнул.
– Становится все чудесатей и чудесатей[24], не так ли, Льюис? Как далеко Лонсдейл-колледж от Кемпийски-стрит?
– Полмили?
– Еще один в нашем списке. Хотя я полагаю, Эйкаму досталось алиби, такое же хорошее или такое же плохое, как и остальным.
– Вы не забыли еще одного возможного подозреваемого, сэр?
– Я?
Морс посмотрел на сержанта, ожидая некий сюрприз.
– Миссис Филлипсон, сэр. Двое маленьких детей, которые скоро лягут в постель и вскоре заснут. Муж на безопасном расстоянии на три часа или около того. У нее такой хороший мотив, как ни у кого другого, не так ли?
Морс кивнул.
– Может быть, у нее наилучший мотив, чем у большинства.
Он снова кивнул и угрюмо посмотрел на ковер.
С поразительной внезапностью большой паук заметался по полу краткими перебежками, и вдруг остановился, – застыв в статической, пугающей неподвижности. Толстые рабочие, длинные ноги паука с угловатыми стыками волосатых конечностей торчали высоко над темным приземистым телом. Опять беготня – и снова застывшая неподвижность – он казался страшнее в своей неподвижности, чем в своем движении. Это напомнило Морсу игру, в которую играют на детских праздниках, она называется «замри»; музыка вдруг останавливается и – все замирают! Стоять! Не шевелиться! Как паук. Он был теперь почти на плинтусе, и Морс, казалось, впал в транс. Он приходил в ужас от пауков.
