Мэри Райнхарт - Стена
— Послушайте, Марша, — заговорил он. — Вы знаете некую подругу миссис Рэнсом по имени Дженнифер?
— Нет. Я вообще не знаю никого из ее нынешних— да и прошлых— друзей.
— В таком случае, хотелось бы мне знать, почему эта Джордан посчитала подписанное этим именем письмо столь ценным, что захватила его с собой.
— Она взяла письмо с собой? — недоверчиво переспросила я.
— Вот именно. Мы нашли его в ее чемодане.
— Я его читала. В нем не было ничего особенного.
— Может, и не было. Черт меня побери, если я тут что-нибудь понимаю. — Он достал свою записную книжку и глянул на запись, сделанную в ней: — «Только что узнала насчет Л., — прочел он вслух. — Прошу тебя, Джули, будь очень осторожна. Ты понимаешь, что я имею в виду». Ну и что бы это значило?
Я не имела ни малейшего представления— о чем и сказала честно. Он продолжал стоять, задумчиво глядя на блокнот.
— Что ж, черт возьми, можете не сомневаться — Хелен Джордан считала, что это кое-что означает, — заметил он. — С какой стати миссис Рэнсом должна была остерегаться этого самого «Л.»? Что, этот «Л.» представлял какую-то опасность? Похоже на то. — Он убрал записную книжку. — Самое неприятное, — добавил он, — что мы, скорей всего, никогда не узнаем, зачем она взяла письмо с собой. С ней что-то стряслось, Марша. Лучше вам освоиться с этой мыслью.
— Думаете, ее убили? — еле слышно спросила я.
— Ну посудите сами. До дома Эдвардсов она добралась живой и невредимой. Поднялась к себе в комнату, положила чемодан в стенной шкаф, взяла с собой дамскую сумочку и спустилась вниз к ужину. После ужина заперла дверь и вышла из дому— часов около восьми. Отдала ключ Элизе Эдвардс и сказала, что вернется примерно через час. Но не вернулась. С тех пор ее никто не видел. В городке ее никто не знал, так что мы не можем проследить, куда она направилась; однако она оставила в своем чемодане это письмо, чековую книжку и сотню долларов наличными. Не очень-то похоже на бегство, а? И тем не менее с той минуты, как она переступила порог дома Эдвардсов вчера вечером, никто ее не видел.
Он провел рукой по своим взъерошенным волосам.
— Время от времени, — признался он, — я почитываю эти самые журнальчики, в которых разбираются преступления. Реальные преступления. Ну и с чего же они начинают? У них всегда имеется что-нибудь осязаемое. Они берут микроскоп и помещают под него какой-нибудь волосок или же вытряхивают пыль из чьих-либо карманов и устанавливают, где этот человек был и что делал. А что у нас? В одном из случаев имеется труп и никаких зацепок, а в другом, черт подери, у нас нет даже трупа!
Тут-то, сочтя момент подходящим, я и отдала ему пуговицу, которую нашла в саду, у решетки. Он покрутил ее в руке, лицо его несколько смягчилось и озарилось ухмылкой.
— А теперь, будь я настоящим полисменом, — сказал он, — я, наверное, начал бы с этого и добился бы невероятных успехов. Но для меня это всего лишь пуговица, и больше ничего!
На следующий день мы хоронили Джульетту. Церемония состоялась в старой, увитой плющом епископальной церкви. Не было никого из ее друзей или знакомых— ни из Нью-Йорка и ниоткуда больше, и Тони поспешно собрал группу мужчин, чтобы нести гроб, и сам к ним присоединился. Ни Люси, ни Мэри-Лу так и не появились, однако мы с Артуром отправились туда вместе. Именно Артур заказал на гроб бархатный покров, украшенный небольшими орхидеями; кроме принесенных мною и сложенных крест-накрест лилий, больше цветов не было.
Народу в церкви было много, и сама я была исполнена печали и сожаления, чуть ли не раскаяния. Пусть у Джульетты были свои недостатки, думала я, но такого она не заслужила, и вот лежит теперь, навсегда изгнанная из жизни, которую так любила, и никогда больше не наденет она своих чудесных нарядов и не уляжется на мягкие, шелковые простыни. Пусть она была легкомысленна и эгоистична, но что же такого она могла натворить, чтобы кто-то лишил ее жизни?
«Ведь я лишь странник здесь, и временна здесь моя обитель… О, отпусти мне еще немного времени, дабы собраться с силами, прежде чем я умру и сгину навсегда».
Слова эти вновь и вновь эхом отдавались в моем мозгу, пока продолжалась служба. Я еще подумала, слышит ли их Артур, и стала вспоминать, как он впервые привез ее к нам и предстал, взволнованный, но исполненный решимости, перед суровым взором отца и беспомощным— матери.
«Это моя жена, — сказал он тогда. — Надеюсь, все вы будете к ней добры».
Какой хорошенькой она была тогда, какой очаровательной! Подошла к маме и поцеловала ее, тронув до глубины души своими словами. «Постарайтесь понять и простить нас, — взмолилась она. — Я безумно люблю вашего сына».
Играла ли она тогда? Может, да, а может быть, и нет. Возможно, это мы изменили ее, показали сторону жизни, дотоле ей неведомую, — роскошную, дорогую. Но ведь мама так старалась подружиться с ней. Когда отец захотел навести справки о ее родителях через частное детективное агентство, мама немедленно воспрепятствовала этому.
«Зачем это? — спросила она. — Важно ее будущее, а не прошлое. Судя по всему, она из вполне приличной семьи, к тому же она жена Артура. Не забывай об этом. Она жена Артура».
Однако она так и не стала своей среди нас— в родственном смысле слова. Мама обставила для них апартаменты в доме на Парк-авеню, однако на Джульетту все это навевало скуку. А я была слишком юной, чтобы составить ей компанию. В итоге она просто-напросто дала Артуру отставку, а когда я наконец дебютировала в свете, на моем первом балу она напилась.
Прекрасно помню, какой это вызвало шок; помню отца, с надменным видом стоявшего рядом с Уильямом и приказывающего ему выставить «эту девицу» из дома.
— И пусть больше сюда не возвращается, — добавил он.
Но, разумеется, Джульетта вернулась. Она была не из тех, кого можно было так просто выставить. Однако постепенно ее заносило все дальше; она утонченнейшим образом ухаживала за своим телом, научилась одеваться, собрала вокруг себя богему, шляющуюся без дела по Нью-Йорку, и в конце концов сломала Артуру жизнь— в финансовом отношении, а также и во всех прочих.
Я пыталась сохранить с ней дружеские отношения, но она всегда меня недолюбливала. «Если ты так хочешь вернуть своего драгоценного братца, почему бы тебе не забрать его?»— как-то спросила она у меня. Итак, наши с ней пути разошлись. Я была молода и деятельна, у меня было свое общество, свои развлечения. Время от времени, разъезжая верхом по парку, я встречала ее на взятой напрокат лошадке, а однажды она проехала мимо, сделав вид, что незнакома со мной. Помню, как я тогда, вернувшись домой, выплакивала эту обиду на мамином плече.
