Агата Кристи - Загадочное происшествие в Стайлзе
— Мой отец был англичанином, — начала Мэри, — а мать — русской.
— О! — отреагировал я. — Теперь понятно.
— Что понятно?
— Намек на нечто иностранное… другое… что вас всегда окружает.
— Кажется, моя мать была очень красивой, — продолжила Мэри. — Не знаю, потому что никогда ее не видела. Она умерла, когда я была еще совсем маленькой. По-моему, трагично: кажется, по ошибке выпила слишком большую дозу какого-то снотворного. Как бы там ни было, отец был безутешен. Вскоре после этого он стал работать в консульстве и, куда бы его ни направляли, всегда брал меня с собой. К тому времени как мне исполнилось двадцать три года, я уже объехала почти весь мир. Это была великолепная жизнь… Мне она нравилась. — На лице Мэри появилась улыбка. Откинув голову назад, она, казалось, погрузилась в воспоминания тех старых добрых дней. — Потом умер и отец, — наконец заговорила она. — Он оставил меня плохо обеспеченной. Я вынуждена была жить со старыми тетками в Йоркшире. — Мэри содрогнулась. — Вы поймете, что это была ужасная жизнь для девушки, выросшей и воспитанной так, как я. Узость интересов и невероятная монотонность такой жизни сводили меня с ума. — Она помолчала, а потом совершенно другим тоном добавила: — И тут я встретила Джона Кавендиша.
— И что же?
— С точки зрения моих теток, для меня это была хорошая партия. Но я должна честно признаться, что не думала об этом. Нет! Для меня важным было другое: замужество избавляло меня от невыносимой монотонности той жизни.
Я опять ничего не сказал, и через минуту она продолжила:
— Поймите меня правильно. Я была с Джоном честной. Сказала ему правду, что он мне очень нравится и я надеюсь, это чувство усилится, но я в него не влюблена. Джон заявил, что это его вполне устраивает, и… мы поженились.
Мэри надолго замолчала. Нахмурив лоб, она словно вглядывалась в те ушедшие дни.
— Я думаю… я уверена… сначала Джон любил меня. Но мы, очевидно, плохо подходим друг другу и почти сразу же стали отдаляться. Я Джону надоела. Малоприятно для женской гордости в таком признаваться, но это правда.
Должно быть, я что-то пробормотал о несходстве взглядов, потому что она быстро продолжила:
— О да! Надоела… Но теперь это уже не имеет значения… Теперь, когда наши пути расходятся…
— Что вы имеете в виду?
— Я не намерена оставаться в Стайлз-Корт, — спокойно объяснила Мэри.
— Вы с Джоном не собираетесь здесь жить?
— Джон может жить здесь, но я не буду.
— Вы хотите его оставить?
— Да.
— Но почему?
Она долго молчала.
— Возможно… потому, что хочу быть свободной!
Когда она произнесла эти слова, передо мной вдруг возникло видение: обширное пространство, нетронутые леса, нехоженые земли… Я почувствовал, что могла бы значить свобода для такой натуры, как Мэри Кавендиш! На мгновение я увидел ее такой, какой она была на самом деле, — гордое, неукротимое создание, так же не прирученное цивилизацией, как вольная птица в горах.
— Вы не знаете… не знаете, — сорвался с ее губ приглушенный крик, — какой ненавистной тюрьмой было для меня это место!
— Понимаю, — пробормотал я, — но… но не предпринимайте ничего поспешно!
— О-о! «Поспешно»! — В голосе Мэри прозвучала насмешка над моей осмотрительностью.
И тут у меня вырвались слова, за которые через минуту я готов был откусить себе язык:
— Вы знаете, что доктор Бауэрштейн арестован?
В тот же миг холодность, подобно маске, закрыла лицо Мэри, лишив его всякого выражения.
— Джон был настолько любезен, что сообщил мне об этом, — спокойно отозвалась она.
— Ну и что же вы думаете? — невнятно, еле ворочая языком, спросил я.
— О чем?
— Об аресте.
— Что я могу думать? По-видимому, он немецкий шпион. Так Джону сказал садовник.
Лицо Мэри и ее голос были совершенно холодны, не выражали никаких эмоций. Любила она его или нет?
Мэри отступила на шаг и дотронулась до цветов в вазе.
— Совсем завяли, — бесстрастно констатировала она. — Нужно поставить новые. Вы не могли бы чуть посторониться? Благодарю вас, мистер Гастингс.
Она спокойно прошла мимо меня и вышла в сад, на прощание холодно кивнув.
Нет, конечно, Мэри не любила Бауэрштейна! Ни одна женщина не могла бы сыграть роль с таким ледяным безразличием.
Пуаро не появлялся. Не показывались и детективы из Скотленд-Ярда.
Ко времени ленча у нас произошло небольшое событие. Дело в том, что мы тщетно пытались разыскать четвертое из писем, написанных миссис Инглторп незадолго до смерти. Так как все попытки оказались напрасными, мы прекратили поиски, надеясь, что со временем письмо обнаружится само собой. Именно так и случилось. Развязка пришла с дневной почтой в виде ответа от французского музыкального издательства. В нем миссис Инглторп ставили в известность о получении ее денежного чека и с сожалением сообщали, что работники фирмы не смогли найти заказанную ею серию русских песен. Так что от последней надежды на разрешение таинственного убийства с помощью корреспонденции миссис Инглторп пришлось отказаться.
Перед послеполуденным чаем я направился к Пуаро, чтобы поведать ему о новом разочаровании, но, к моей немалой досаде, обнаружил, что его опять нет дома.
— Снова уехал в Лондон?
— О нет, мсье, он поехал поездом в Тэдминстер, чтобы, как он сказал, посмотреть аптеку юной леди.
— Глупый осел! — сердито воскликнул я. — Ведь я же говорил ему, что среда — единственный день, когда ее там нет! Ну что же, передайте ему, чтобы он пришел повидать нас завтра утром. Вы сможете это сделать?
— Разумеется, мсье.
Но Пуаро не появился и на следующий день. Я уже начал сердиться. Поистине, он вел себя совершенно бесцеремонно.
После ленча Лоуренс отвел меня в сторону и спросил, не пойду ли я повидать моего бельгийского друга.
— Нет, не пойду. Если захочет повидаться, пусть приходит сюда.
— О! — Лоуренс выглядел необычно. В его манере держаться были какие-то нервозность и возбуждение, вызвавшие мое любопытство.
— В чем дело? — спросил я. — Конечно, я могу пойти, если в этом есть особая необходимость.
— Ничего особенного, но… гм!.. Если вы его увидите, не могли бы вы ему сказать… — Лоуренс понизил голос до шепота, — что я, кажется, нашел еще одну кофейную чашку.
Я уже почти забыл о таинственном поручении Пуаро, но теперь мое любопытство снова разгорелось.
Лоуренс ничего больше не объяснил, и я решил, что, пожалуй, сменю гнев на милость и снова пойду поищу Пуаро в «Листуэй коттедж».
На этот раз старик бельгиец встретил меня улыбкой — мсье Пуаро дома. Не желаю ли я подняться наверх? Я взобрался по лестнице.
