Уилки Коллинз - Закон и женщина
Леди Брайдуэн, вдова контр-адмирала сэра Джорджа Брайдуэна, опрошенная лордом Дрю (коронным обвинителем, также как и лорд-адвокатом), показала следующее:
«Покойная миссис Макаллан была моя племянница, единственная дочь моей покойной сестры. После смерти матери она жила у меня. Я противилась ее браку, имея на то причины, в которых другие ее друзья видели одно воображение и сентиментальность. Мне очень тяжело говорить об этом публично, но, если это нужно для целей правосудия, я готова покориться.
Подсудимый в то время, о котором я говорю, гостил в моем доме. Однажды во время верховой езды он случайно повредил себе ногу, и так как эта нога была уже ранена прежде во время его службы в индийской армии, то ушиб имел серьезные последствия. Он принужден был провести несколько недель в полулежачем положении на диване. Дамы, гостившие в моем доме, решили ходить к нему поочередно, чтобы чтением и разговорами сокращать для него тяжелое время болезни. Моя племянница была самой усердной из этих добровольных сиделок. Она играла очень хорошо на фортепьяно, а больной, к несчастью, был любителем музыки.
Последствия этих невинных свиданий были прискорбны для моей племянницы. Она страстно влюбилась в мистера Юстаса Макаллана, не пробудив в нем взаимной любви.
Я всеми силами старалась вмешаться, пока вмешательство еще могло быть полезно, но племянница, к несчастью, не хотела довериться мне. Она упорно отрицала, что ее чувство к мистеру Макаллану было сильнее простого дружеского участия. Вследствие этого я не могла удалить ее от него, не рискуя повредить ее репутации. Мой муж был еще жив в то время, и единственное, что я могла сделать, было то, что я сделала. Я поручила ему объясниться тайно с мистером Макалланом и попросить его, обратившись к его чести, вывести нас из затруднения, не компрометируя нашу племянницу.
Мистер Макаллан поступил превосходно. Он все еще не мог ходить, но через два дня после беседы с моим мужем он покинул нас и объяснил свой отъезд таким предлогом, что не возбудил никаких подозрений. Но это не принесло пользы. Беда была уже непоправима. Моя племянница начала хворать, и ни медицинская помощь, ни перемена климата и обстановки не помогали ей. Некоторое время спустя, когда мистер Макаллан уже выздоровел, я случайно открыла, что она вела с ним при содействии своей горничной тайную переписку. Его письма, надо отдать ему справедливость, были очень осторожны и сдержанны. Тем не менее я сочла своей обязанностью прекратить переписку.
Мое вмешательство — могла ли я не вмешаться? — довело положение дел до кризиса. Однажды во время завтрака оказалось, что племянница моя исчезла из дома. На следующий день мы узнали, что несчастная отправилась на лондонскую квартиру мистера Макаллана и что несколько человек из его холостых друзей видели ее спрятанной в его спальне.
Мистер Макаллан был совершенно неповинен в этом несчастье. Услышав шаги и желая спасти ее репутацию, он успел только довести ее до соседней комнаты, которая была его спальней. Этот случай дал, конечно, повод к разным сплетням и был перетолкован в самую дурную сторону. Мой муж имел опять секретное объяснение с мистером Макалланом, и мистер Макаллан поступил как истинный джентльмен. Он объявил, что моя племянница была у него как его невеста. Две недели спустя он положил конец сплетням единственным способом, которым можно было это сделать, — он женился на ней.
Я одна противилась этому браку, считая его роковой ошибкой, чем он и оказался впоследствии.
Мистер Макаллан не только не чувствовал к моей племяннице ни малейшей любви, он сам в то время был жертвой несчастной привязанности к женщине, помолвленной с другим. Я знаю, что он из сожаления к своей невесте отвергал это и что из сожаления же он притворялся влюбленным в мою племянницу, когда был ее женихом, но его безнадежная привязанность к другой была фактом, известным его друзьям. Следует прибавить, что ее брак предшествовал его браку. Он женился, когда женщина, которую он действительно любил, была потеряна для него безвозвратно, когда у него не осталось в жизни никаких надежд и стремлений.
В заключение я могу прибавить, что для моей племянницы этот брак был величайшим несчастьем, какое только могло случиться с ней в жизни. Я уверена, что никогда два более несходных существа, чем подсудимый и его покойная жена, не соединялись узами брака».
Показания этой свидетельницы произвели сильное впечатление на публику и имели заметное влияние на мнение присяжных. Перекрестный допрос заставил леди Брайдуэн смягчить некоторые из ее показаний и сознаться, что безнадежная привязанность подсудимого к другой женщине была известна ей только по слухам. Но рассказанные ею факты остались неопровергнутыми, и вследствие этих фактов преступление, в котором обвинялся подсудимый, стало казаться вероятным, чего до сих пор не было.
Затем были вызваны две знакомые миссис Макаллан. Они не были согласны с мнением леди Брайдуэн о том, что брак подсудимого с ее племянницей был сам по себе несчастьем, но во всех внешних обстоятельствах они подтвердили ее показания и подкрепили впечатление, произведенное ими на всех присутствовавших в суде.
Следующим свидетельством, выставленным обвинительной властью, было предъявление писем и дневника, найденных в Гленинге.
В ответ на вопросы судей лорд-адвокат объяснил, что письма писаны друзьями подсудимого и друзьями его покойной жены и что некоторые места в них касаются прямо отношений, в которых жили муж и жена, что дневник еще важнее как свидетельство, что в нем находится ежедневный отчет подсудимого о домашних событиях и о мыслях и чувствах, которые они пробуждали в нем.
За этим объяснением последовала самая тяжелая сцена.
Много времени прошло после описываемых мною событий, но я все еще не в силах передать подробно все, что сказал и сделал мой несчастный муж в эту ужасную минуту. Он был глубоко потрясен показаниями леди Брайдуэн и с трудом удержался от возражений. Теперь же он потерял всякую власть над собой. Он протестовал с ожесточением против предполагавшегося разглашения его священных тайн и священных тайн его жены. «Повесьте меня невиновного, но избавьте меня от этого испытания!» — воскликнул он. Впечатление, произведенное на публику этой вспышкой, по свидетельству составителя отчета, непередаваемо. С некоторыми из присутствовавших женщин сделалась истерика. Судьи вмешались, но без всякой пользы. Тишина была восстановлена деканом факультета, которому удалось успокоить подсудимого и который вслед за тем обратился к судьям с трогательной и красноречивой просьбой о снисхождении к его клиенту. Его речь, прекрасный образец неподготовленного красноречия, заключилась учтивым, но сильным протестом против чтения документов, найденных в Гленинге.
