Месть под расчет - Джордж Элизабет

— Поможешь? Ты? — Питер наклонился и подобрал сигареты. Однако закурить сумел только с четвертой спички. — Ты поступишься своей репутацией ради меня? Вот смешно! Какое тебе дело до меня, пока твое имя остается незапятнанным?

— Ты же мой брат.

Питер глубоко затянулся, прежде чем погасить в пепельнице сигарету.

— Да пошел ты к черту, — сказал он и двинулся к двери.

Линли схватил его за руку, когда он проходил мимо него:

— Так легче, правда? К черту брата! К черту все! Потому что люди мешают тебе наслаждаться твоими наркотиками. А ведь это как раз и невыносимо.

— Это ты говоришь мне о людях? Ты? Проклятый лицемер! Да когда ты о ком-нибудь думал, кроме себя?

Но Линли не позволил увести себя в сторону.

— То, что я увидел сегодня на мельнице, было для меня открытием. Можешь гордиться собой.

— Контрабандист! Перекупщик! Наркоман! Неплохой след я оставлю в семейной хронике. Ну и подлец! Ну и злодей! — почти кричал Питер, вырываясь из рук брата. — Так арестуй меня. Правильно, правильно, арестуй меня сам. И вези к себе в управление. Иначе ведь повредишь своей карьере. — Он вытянул руки, словно подставляя их под наручники. — Давай. Вези меня сегодня, и завтра тебя повысят в чине.

Линли смотрел, как меняется лицо Питера. Он старался внушить себе, что их отношения испортились из-за наркотиков, однако лучше, чем кто бы то ни было другой, он знал, как сам вел себя в прошлом, знал о своей непростительной гордыне, знал и о своем желании наказать, которое и привело к этому взрыву чувств. Однако он удержался от ответной вспышки.

— Послушай себя. Погляди, что ты сделал с собой. Погляди, каким ты стал.

— А каким я стал? Каким был, таким и стал.

— Это ты так думаешь. А что думают другие?

— И другие так думают. Всю жизнь я старался оправдать чужие надежды, а теперь я плюю на это. Слышишь? Плюю! И очень рад. Так что иди подальше, понял? Возвращайся в свой чистенький лондонский домик и к своей чистенькой жене. Заведи себе детишек, чтобы было кому передать свое имя, а меня оставь в покое! Просто оставь в покое — и все!

Питер побагровел, он дрожал всем телом.

— Ладно. Вижу, так и в самом деле лучше всего.

Линли отвернулся и увидел в дверях бледную как смерть мать. Сколько времени она простояла там?

— Ах, получилось так славно! Так славно! Просто великолепно.

Миссис Суини разделила последнее слово на две половинки, выдержав театральную паузу, как бы готовя свою аудиторию к тому, что она должна почувствовать. Велико, говорила она, всем своим существом предвкушая вторую часть — лепно.

Сидя как раз напротив Сент-Джеймса, она располагалась в центре стола, за которым собралось восемнадцать человек, составлявших интересное сочетание родственников, то есть корнуоллских аристократов и местных жителей, с которыми семья Линли в течение многих лет поддерживала близкие отношения. Преподобный Суини и его жена принадлежали ко второй группе.

Миссис Суини подалась вперед. Обнаженные в смелом декольте, ее широкие плечи и грудь блестели в свете свечей, а Сент-Джеймс не мог отогнать от себя мысль о том, какой предлог она придумала, чтобы вырядиться таким образом. Подобное декольте не пристало жене священника, по крайней мере когда она не в роли Беатрис. Неожиданно Сент-Джеймс обратил внимание на влажные, взволнованные, ищущие взгляды, которые мистер Суини бросал в сторону своей жены, сидя через три человека от нее и поддерживая вежливую беседу с женой члена парламента от Плимута. Вопрос отпал сам собой.

Подняв вилку с паштетом из лосося, миссис Суини продолжала:

— Моя дорогая, вся труппа была в полном восторге от фотографий. Можем мы надеяться на то, что у нас каждый год будет такой праздник? — Она обращалась к Деборе, сидевшей во главе стола по правую руку от Линли. — Только подумайте. Каждый год мы фотографируемся вместе с нашим лордом Ашертоном. И каждый год в разных костюмах. — Она звонко засмеялась. — Я имею в виду актеров. Ну конечно. Совсем не лорда Ашертона.

— А почему бы и Томми не надеть какой-нибудь театральный костюм? — заметила леди Хелен. — Пожалуй, ему пора стать членом вашей труппы, чтобы его талант не пропадал попусту.

— О, мы даже подумать не могли… — отвлекся от созерцания прелестей своей жены мистер Суини.

— Представляю, — со смехом отозвалась Сидни. — Томми в роли Петруччио.

— Я все время ему говорю, что он совершает ошибку, читая лекции по истории в Оксфорде, — продолжала леди Хелен. — У него же настоящий актерский талант. Разве нет, Томми, дорогой?

— Можем мы в самом деле… — Мистер Суини умолк, попав в клещи очевидного подшучивания со стороны друзей Линли и своего невыразимого желания, чтобы слова леди Хелен были правдой. — Мы все время просим доктора Тренэр-роу присоединиться к нам, — проговорил он так, словно это могло облегчить Линли решение принять более активное участие в местной жизни.

— Это слишком большая честь, чтобы я мог принять ее, — проговорил Тренэр-роу.

— Вы только от этой чести отказываетесь?

Вопрос задал Питер Линли, подмигивая ему с другого конца стола так, как это мог бы сделать выпрыгнувший из шкафа скелет, если бы мертвым было дано возвращаться к жизни. Потом он налил в свой бокал белого бургундского вина и сделал то же самое для Саши. Оба выпили. Саша улыбнулась в тарелку, словно наслаждаясь одной ей понятной шуткой. Ни тот ни другая не прикоснулись к еде.

Обмен репликами на минуту прервался.

— Мне приходится от многого отказываться из-за высокого давления, — прервал молчание Тренэр-роу. — Таковы неудобства, связанные с возрастом.

— Вы не похожи на человека, у которого возрастные проблемы, — отозвался Джастин Брук.

Он и Сидни, не скрываясь, держали друг друга за руки, и Сент-Джеймс подумал, что вряд ли они смогут насладиться поданными яствами.

— У каждого свои проблемы, — ответил Тренэр-роу. — Но кое-кому, к счастью, удается держать их в тайне. Тем не менее они есть у всех. Такова жизнь.

Пока доктор Тренэр-роу говорил, из соседней комнаты, где еду подогревали, появился Ходж, которому на сей раз помогали две служанки, ради этого оставшиеся на вечер, и вторая смена блюд привлекла всеобщее внимание. Если Питер своим вопросом и способствовал некоторому замешательству гостей, приход Ходжа заинтересовал собравшихся куда сильнее.

— Ты ведь не закроешь Уил-Маэн!

Это восклицание, больше похожее на стон, вырвалось из уст леди Августы, незамужней тетки Линли. Сестра его отца всегда блюла интересы семьи, особенно если они касались недвижимости. И она оскорбленно посмотрела на Джона Пенеллина, сидевшего справа от нее и не вступавшего в общий разговор.

Увидев Пенеллина среди гостей, Сент-Джеймс удивился. Смерть зятя могла стать отличным предлогом для отказа от приглашения на обед, который, судя по всему, совершенно его не интересовал. Перед обедом, когда пили аперитивы, Пенеллин произнес не больше десяти слов. Он почти все время простоял возле окна, мрачно глядя в сторону своего дома. Из всего, что Сент-Джеймс слышал накануне, он понял, что Пенеллин терпеть не мог своего зятя. Возможно, поэтому он принял участие в празднике. Или таким образом он демонстрировал свою верность Линли. Или хотел, чтобы все так считали.

Леди Августа не ограничилась одним восклицанием. Ее искусству застольной беседы могли бы позавидовать многие, по крайней мере тому, как справедливо она делила свое время между соседом справа и соседом слева, не забывая забросить одну-две реплики в общую беседу.

— Непростительно закрывать Уил-Маэн. Когда я ехала, то видела коров в парке! Боже мой, я не поверила своим глазам. Папа, верно, переворачивается в гробу. И я не понимаю, зачем все это, мистер Пенеллин.

Пенеллин поднял глаза от бокала с вином:

— Шахта расположена слишком близко к дороге. Главный шурф залит водой. Ради безопасности людей надо закрыть шахту.

— Вот еще! — фыркнула леди Августа. — Эти шахты настоящие произведения искусства. И вам это известно не хуже, чем мне, во всяком случае, в двух шахтах перекрытия вполне надежные. Людям хочется смотреть на них. И они платят.