Ефим Друц - Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.
«В кассу не надо, рассчитывайся со мной…» — тихо сказала она, и Раджо достал из заначки зеленую полусотню, сунул в карман халатика, ощутив сквозь ткань ее раскаленную плоть. «Много даешь, — сказала парны, посерьезнев, глаза ее стали жестче. Она обмахнула его салфеткой. — Сдачи надо?» — «Не дергайся». — «Завтра придешь?» — «Не выйдет». Она вдруг ахнула и спросила, едва шевеля налитыми, крашеными губами: «А ты — не Раджо, цыган?» Он помертвел, не ответил… Стало быть, он и здесь на прицеле. Вышел из парикмахерской, не оглянувшись, пешком пошел к электричке.
Она вернула его к Москве, в Косино. Больше некуда деться. Он вышел в ночь, на платформу и пошагал по шоссе, подсвечиваемый фарами летящих машин.
Взобрался на насыпь, нашел тропу, ведущую к старым пятиэтажкам. Сюда он сплавил трясущегося от страха Ножа, а сам давно уже не бывал. Здесь надежная хата. Была надежной…
Раджо вошел в вонючий подъезд, поднялся на пятый этаж и трижды стукнул в притолоку двери, обитой истерзанным дерматином. Берлога!.. Старуха явилась не скоро. «Кто?» — спросила, не открывая. «Раджо…» — сказал он резко. И — тишина, шаги. Значит, базарят там… Дверь распахнулась, в ней двое, плечо к плечу, неразличимые в темноте. «Тебе нельзя, морэ. Ты извини. Знаешь сам… Магэрдо!» Они молчали, переминаясь. «Нож был?» — спросил Раджо. «Был, да подался в Москву, к своим корешам». — «Значит, не примете?» — «Нас не поймут. Извини. Спрашивай Графа. Обозлились на тебя ромалэ, а он еще поддал жару. Мол, Раджо не принимать. Грозил спалить[81] хату». — «Ладно, чявалэ, понял я вас». — «Зла не держи. Извини». Они отступили во тьму прихожей, захлопнулась дверь, шаги удалились. Раджо сбежал по лестнице.
На шоссе он остановил «БМВ»:
— В Москву, ребята, доставите?
На заднем сиденье — двое, рядом с шофером есть место.
— Москва большая, — хрипло сказал водитель.
— Хотя б на Таганку…
— Полста зеленых, — сказал шофер, и Раджо увидел его гнилозубую усмешку.
Двое позади молчали. Раджо был уже на пределе.
— Лады, — сказал тяжко. — Там рассчитаюсь.
Сзади — смешок.
— Ну, лезь, пассажир.
За лоха приняли. Раджо сел рядом с шофером, ненароком сдвинув по поясу ближе к руке теплую рукоять ТТ. Машина шла на подфарниках. За эстакадой, пересекающей Кольцевую, на скорости миновала гаишников и вдруг вильнула в проулок возле ограды завода «Сатурн». Вот оно, понял Раджо, ощутив шевеление сзади.
Он выдернул пистолет и, внятно сказав: «Тормозни!» — ткнул стволом водителя в щеку. Откинулся к дверце спиной.
— Кому тут жить надоело? Я — Раджо! — Он поднял ствол, отведя его дальше, сам врубил внутренний свет, оглядел чуваков, по виду — спортсменов, а может, из категории долбаных приблатненных резинщиков[82]. Еще молодые. Растеряны.
— Какой еще Раджо? — спросил один.
— Вот такой! — сказал Раджо и передернул ствол, загнав пулю. — А ну из машины, оба!
— Ты что, чувак, охренел?
— Из машины!
Парни полезли в ночь, матерясь и поглядывая на ствол.
— Что дальше, мужик? — спросил водитель, очухавшись. — Куда ехать?
— Как сказано, на Таганку.
— Этих возьмем?
— В гробу я их видел. Гони, будешь жив.
Шофер с перепугу взял резко, едва не вмазался в ограждение «Сатурна», но как-то вывернул руль, промчал под «кирпич» и по пустынной улице, параллельной Казанской дороге, вынесся к эстакаде, через нее на Рязанский проспект. Раджо сидел с пистолетом, готовый на все.
— Баба нужна? — спросил вдруг шофер, не глядя на Раджо. — Есть баба и хата. Слышал я о тебе. Ты в розыске. Баба, хата… Найдется и косячок[83].
— Засохни.
Чтоб не будить всю квартиру, Артуру Раджо сперва позвонил, найдя автомат у Таганского универмага.
— Извини, разбудил, Артурыч. Есть кто у тебя?
— Приходи, — сказал Артур односложно.
Он, оказалось, не спал. Сидел у машинки, пепельница полна окурков, и, хотя настежь окно, в комнате плавал дым.
— Травишь комаров? — спросил Раджо.
Артур улыбнулся:
— Им все нипочем. Привыкли.
— Пустишь поспать?
— Ложись на диван. А я еще посижу. Может, чайку тебе заварить?.. Вижу, прическу ты поменял. Молодеешь, морэ. Снял бы и усы.
— Забегался я, — сказал Раджо. — Я брошу кости, прости. Ноги гудят, и голова, как котел.
Едва коснувшись подушки, он отключился.
…Утром они пили кофе, Артур зевал после ночи без сна.
— Ты, морэ, теперь мне как брат, — сказал Раджо. — Больше нет у меня никого на всем белом свете. Верю, что не продашь.
— Я бы тебя приютил, — сказал Артур, — да у меня, сам знаешь, опасно. Кто попало тут толчется… — Он снова зевнул. — Извини, и я немного посплю.
— Кемарь, Артурыч. Я разберусь. Сгоняю в одно местечко и позвоню тебе к вечеру. Будешь один, подгребу. У меня есть вопросы.
— Какого рода? — спросил через силу Артур. Зевота его одолела.
— Да о цыганах, Артурыч. Не досказал ты.
— Меня не переслушаешь, я неделю могу говорить.
— Ладно. Пошел я. Сумку возьму, ты не против?
Прихватив спортивную сумку, Раджо исчез, а Артур на кухне вычистил, вымыл пепельницу под неодобрительным взглядом бабки-соседки.
— Эко накурился, как только жив… — проворчала она.
Артур не стал разбирать постель, а завалился, как пьяный, и мертво уснул. Снов не видел. Никто его не тревожил, а перед вечером его поднял настойчивый телефонный звонок. Это Раджо…
— Я жду тебя, — сказал Артур. — Заночуешь, морэ, надеюсь, не потревожат.
Раджо, войдя, раскрыл сумку, вынул оттуда импортную магнитолу и осторожно поставил на стол, а к ней выложил и десяток кассет фирмы «Сони».
— Держи на память, Артурыч.
Артура подбросило.
— Раджо, где взял? Ты знаешь…
Раджо, супясь, перебил:
— Я не баклан[84], не подставлю. Взял, как фраер, за бабки в Таганском универмаге; вот ксивы[85]: паспорт, гарантия, чек — что еще?.. Включай, слушай музыку и пиши на кассеты нашу историю. Тебе для работы.
Артур и слов не нашел, он растрогался так, что увлажнились глаза. Он мечтал о таком. Он обнял Раджо, поцеловал. И тот как будто раскис.
Впрочем, выяснилось, что оба — голодные. А Раджо принес и еду: белый и черный хлеб, твердую колбасу, красную рыбу, нарезанную ломтиками. И лимон, и коньяк, и два пучка зелени, купленной на углу.
Они устроили пир и обмыли магнитолу. Артур заправил кассету с пленкой на девяносто минут.
Он говорил, а Раджо слушал о том, как цыгане, прикочевав в Европу, с собой принесли технологию бронзы. И не Атлантида ли их прародина?.. И о цыганских отрядах — лаях, груженных всяким скарбом, о скакунах арабских кровей, носивших цыганских «герцогов», «королей» и «баронов», названных этими титулами по европейскому образцу. Вожаки цыган с головы до ног были в золоте, а таборный люд — полуголые, полуголодные рома… Церковь преследовала цыган — солнцепоклонников, обреченных Господом вечно бродяжничать… Ну, и все прочее.
