Николас Блейк - Голова путешественника. Минута на убийство (сборник)
– Я говорю не об этой голове, а о той, глиняной, которую сделала ваша дочь. До того, как она ее доработала, убрав это злодейское выражение. Когда это еще была голова Освальда Ситона.
– А, да. Она и в самом деле меня испугала. Это зверское выражение… Моя дочь все же очень странная девочка.
– Знаете, мне как-то трудно поверить, чтобы человеку стало плохо с сердцем от одного только вида удачно схваченного скульптором выражения лица. Если только…
– Что – если только? – вскинулся Торренс, прервав Найджела на полуслове.
– Ну – заметьте, я только излагаю возможную точку зрения полиции, – так вот, если только вы не убили Освальда Ситона за неделю до этого и не отрезали ему голову; в таком случае вам действительно было бы не слишком приятно увидеть изображение этой головы в своей собственной студии.
– Это какой-то бред! Я… мы… у нас у всех тогда Освальд не выходил из головы, и совершенно естественно, что…
– Э нет. В тот момент ни у кого из вас не было никаких оснований считать, что убитый – Освальд Ситон; разумеется, не считая убийцы, – не дал ему договорить Найджел.
– Послушайте, но это же ни в какие ворота… Да кто вы такой, черт бы вас побрал? Кто вам позволил заявиться сюда и всем нам портить настроение? Ходит тут, сует всюду свой длинный нос, все вынюхивает, ставит нам дурацкие ловушки!
Реннел Торренс выбрался из своего кресла и, покачиваясь, навис над Найджелом, сидевшим напротив. Художник буквально кипел от злости, но это была злость загнанного в угол человека. «Еще бы, – подумал Найджел, – невольно испугаешься, дав такого маху».
– Напрасно ты так разошелся, Реннел. Стрейнджуэйз всего-навсего объясняет нам, как может выглядеть наше поведение с точки зрения полиции. Мы должны быть ему благодарны за это, – вмешался Роберт Ситон, который до этого сидел и молча слушал их перепалку, не меняя позы; Найджел даже почти перестал его замечать. – Самое печальное во всем этом деле то, что в одну кучу свалены все, виновные и невиновные, а полиция блуждает в потемках. Они без конца расспрашивают всех и вся, задают банальнейшие вопросы, интересуются самыми простыми вещами, – как в плохой пьесе, честное слово. Никто не знает, о чем думают герои, сойдя со сцены.
Если Роберт говорил все это специально, чтобы дать Торренсу время прийти в себя, то ему это удалось.
– Самое печальное, ты говоришь? Ну конечно, так оно и есть. Хотя тебя , по-видимому, это нисколько не трогает, – проворчал художник. Затем он снова уселся в свое кресло, налил себе еще джина и повернулся к Найджелу: – Я объясню вам, почему меня так взволновала эта глиняная голова. Когда я в последний раз видел Освальда, он выглядел абсолютно так же. Это выражение лица – мое последнее воспоминание о нем.
Неожиданно Роберт Ситон рассмеялся.
– Реннел у нас большой специалист по всяким ужасам. – И он восхищенно, как ребенок, посмотрел на художника.
– Освальд уходил от реки в дюны, – продолжал Торренс. – Спустившись по склону одной из них, он обернулся. И тогда я увидел его голову – только голову, ничего больше: туловище было скрыто гребнем дюны. Мистика какая-то, вам не кажется?
– Когда же это произошло? – спросил Найджел. – Не хотите ли вы сказать, что…
– Да, это было десять лет назад. В тот вечер, когда он… э… исчез. Я, вероятно, был последним, кто его видел.
– Мы все там были, – сказал Роберт Ситон. – Поблизости, я имею в виду. Освальд перед этим попросил…
– Минутку, – прервал его Найджел. – Вы тогда не сообщили об этом полицейским, которые вели следствие, так?
– О том, что я его видел? – переспросил Торренс. – Нет, они этого не знали.
Надо сказать, что эта неожиданная откровенность порядком выбила Найджела из колеи. К тому же он никак не мог отделаться от странного впечатления, что Ситон и Торренс не просто так тянут время. Они не перешли в глухую защиту, что было бы естественно в данной ситуации, – нет, они пользовались случаем и делали короткие перебежки; во всяком случае, в данный момент между ними существовало едва ли не полное согласие. Или же – воспользуемся еще одной метафорой – они сузили фронт, чтобы легче было его оборонять? Не сдают ли они намеренно одну из позиций, чтобы сосредоточить силы на ключевом направлении?
– Почему? – рассеянно спросил Найджел.
– Почему я им об этом не сообщил? Да, очевидно, просто потому, что меня об этом никто не спрашивал, – ответил художник.
Роберт Ситон выбил трубку о ножку кресла, в котором сидел Найджел.
– Мне кажется, ты мог бы быть и неоткровеннее, Реннел, – заметил он.
– Ну что ж… Все имевшиеся в то время доказательства говорили о том, что Освальд совершил самоубийство. Прощальное письмо и тому подобное. Если бы я рассказал, что был вместе с ним, меня могли бы неправильно понять. Зачем же мне лишние неприятности?
– Вы имеете в виду, полицейские могли бы заподозрить, что это вы его прикончили?
Художник коротко кивнул.
– А разве у вас был мотив?
– Мотив был у каждого, кто имел несчастье быть с ним знакомым, – с театральным жестом проговорил Торренс. – Этот человек был настоящей гноящейся язвой на теле общества… надеюсь, Боб, ты на меня не обидишься?
– То есть ваш мотив был бы чисто социальным, так сказать, во имя гигиены общества? – Найджел хмыкнул. – Ну что ж, если вы намерены и дальше так же туманно выражаться…
– Извините, но… а, черт с ним, но это не только мой секрет! Он касается и других людей.
У Найджела сложилось впечатление, что, хотя художник старательно избегал глядеть в сторону Роберта Ситона, на самом деле он обращался именно к нему – с мольбой или с вызовом, Найджел определить не мог. Он слышал, как Ситон тихонько продекламировал себе под нос:
Он причинил большое зло
Тому, кто мне сердечно близок…
– Думаю, сейчас не время для рифмованных загадок, – с раздражением повернулся к нему Найджел. – Не могли бы вы для начала изложить мне все факты, касающиеся мнимого самоубийства вашего брата? Насколько я понимаю, многие из них не фигурировали ни на предварительном следствии, ни на дознании, а значит, не попали и в газеты. Что, например, вы делали в дюнах? – Найджел обернулся к Торренсу.
Тот ответил далеко не сразу. «Похоже, союзники несколько растерялись, – подумал Стрейнджуэйз. – Наверняка им хотелось бы посовещаться… но я сделаю все, что смогу, чтобы этому помешать».
Потоптавшись вокруг да около, Торренс начал наконец свою историю. По ходу дела он постоянно обращался за подтверждением к Роберту Ситону, а Найджел то и дело вынужден был задавать то наводящие, а то и прямые вопросы, чтобы помочь художнику вспомнить отдельные детали или даже целые эпизоды. Позже Найджел собственноручно записал краткое изложение рассказа Реннела Торренса для суперинтенданта Блаунта, чтобы инспектор Слингсби, который занимался этой частью следствия, проверил содержащиеся в нем факты и превратил их в юридические доказательства. Вот что он записал: