Жорж Сименон - Мегрэ в тревоге
— Примерно раз в месяц, приносил ему деньги. Предполагаю, вас уже уведомили о том, что я его содержал?
— Следовательно, вы заметили на его письменном столе этот предмет?
Верну пребывал в нерешительности, осознавая, что ответ на этот вопрос имел решающее значение и что ему следовало, не медля ни секунды, принять решение.
— Полагаю, что да.
— Этот обломок трубы — единственная материальная улика в этом деле. И до настоящего времени, как мне представляется, никто так и не понял всей ее важности.
Мегрэ все же сел, выудил из кармана трубку, набил ее табаком. Верну продолжал стоять, черты его лица напряглись, как при сильной головной боли.
— У вас есть минутка выслушать меня? — И не дожидаясь ответа, Верну, продолжил: — Твердят, что все три преступления более или менее идентичны, не замечая, что первое из них, по сути, полностью отличается от двух остальных. Вдова Жибон, как и Гобийяр, были убиты хладнокровно и преднамеренно. Человек, позвонивший в дверь бывшей акушерки, заявился к ней с целью прикончить ее и сделал это мгновенно, тут же, в коридоре. Стоя на пороге, он уже держал эту штуку в руке. Когда спустя пару дней он напал на Гобийяра, то, возможно, не метил именно в него, он просто бродил по городу в поисках, кого бы прибить. Понимаете, что я хочу этим сказать?
Верну во всяком случае очень старался, делал неимоверные, почти болезненные усилия, чтобы уяснить, к каким выводам пытается прийти Мегрэ.
— Дело Курсона в этом плане выглядит совсем по-иному. Войдя в его комнату, убийца не имел при себе оружия.
Мы можем сделать вывод, что на тот момент у него не было смертоносных намерений. Но произошло что-то такое, что толкнуло его на преступление. Чего доброго, поведение самого Курсона, зачастую носившее провокационный характер, возможно, даже какой-то угрожающий с его стороны жест.
Мегрэ на минутку прервался, чтобы чиркнуть спичкой и разжечь трубку.
— Что вы думаете об этом?
— О чем?
— О моих выкладках.
— Я полагаю, что с этой историей теперь покончено.
— Даже если это так, я все равно пытаюсь разобраться в ней.
— Безумец не станет обременять себя этими соображениями.
— А если речь идет не о сумасшедшем, во всяком случае не о таком, в каком смысле обычно понимают это слово? Проследите за ходом моих рассуждений еще немного. Некто вечером приходит к Роберу де Курсону, нисколько не таясь, поскольку никаких дурных намерений у него еще не было, и потом по неясным пока для нас причинам доходит до состояния, при котором убивает того. Он не оставляет после себя никаких следов, забирает с собой орудие убийства, и это указывает на то, что он не хотел, чтобы его разоблачили.
Значит, речь идет о человеке, который знает жертву и имеет обыкновение посещать ее в этот час. И полиция неизбежно начнет вести поиск в этом направлении.
И у нее есть все шансы в конечном счете выйти на виновного.
Верну глядел на комиссара с видом человека, усиленно над чем-то размышлявшего, взвешивавшего все «за» и «против».
— А теперь предположим, что совершено новое преступление, причем в другом конце города и в отношении лица, не имеющего ничего общего ни с убийцей, ни с Курсоном. Что случится после этого?
Собеседнику комиссара не удалось скрыть промелькнувшую на его лице улыбку. А Мегрэ продолжал:
— Теперь уже не будут искать убийцу среди знакомых первой жертвы. Любой сразу же подумает, что речь идет о каком-нибудь свихнувшемся типе. — Он выдержал паузу. — Так оно и произошло. А убийца в порядке дополнительной страховки и дабы упрочить версию о типе, у которого поехала крыша, совершает еще и третье преступление, на этот раз прямо на улице, в отношении первого подвернувшегося под руку пьянчужки. Следователь, прокурор, полиция — все попались на этот крючок.
— Но не вы?
— Я был не единственный, кто в это не поверил. Случается, что общественное мнение ошибается. Но нередко бывает и так, что у него прорезается некая интуиция, как у женщин и детей.
— Вы хотите сказать, что оно сразу же нацелилось на моего сына?
— Оно указало на этот дом.
Комиссар встал и, не настаивая больше на своем тезисе, подошел к изящному в стиле Людовика XIII письменному столу, на котором на бюваре лежала стопка бумаги для писем. Он вытащил оттуда листок, а затем вынул из кармана другой.
— Арсен написал, — небрежно обронил он.
— Мой дворецкий?
Верну живо подскочил, и Мегрэ отметил, что, несмотря на тучность, тот был довольно подвижен и ловок, что зачастую характерно для некоторых крупных мужчин.
— Он жаждет, чтобы его допросили. Но не осмеливается по собственной инициативе явиться в полицию или Дворец правосудия.
— Арсен ничего не знает.
— Возможно, но окна его комнаты выходят на улицу.
— Вы с ним уже говорили?
— Еще нет. Но вот о чем размышляю: а не разозлился ли он на вас за то, что вы не платите ему жалованье и, более того, занимаете у него деньги.
— Вам и об этом известно?
— А вы сами, месье Верну, ни о чем не хотите мне поведать?
— А с чего бы это мне приспичило вам о чем-то рассказывать? Мой сын…
— Не будем о нем говорить. Полагаю, вы никогда не были счастливы в жизни?
Юбер Верну молчал, уставившись на темноватые цветные узоры ковра.
— Пока имелось состояние, вам хватало простого удовлетворенного честолюбия и тщеславия. В конце концов, именно вы были местным тузом-богачом.
— Это вопросы сугубо личного свойства, и мне неприятно их затрагивать.
— Вы много денег потеряли в последние годы? — Мегрэ при этом перешел в беседе на более легкий тон, как если бы то, что он сейчас излагал, не имело значения. — Вопреки тому, что вы думаете, расследование не закончено и остается открытым. До сего времени оно по не касающимся меня причинам не велось согласно надлежащим правилам. Но невозможно будет долго противиться опросу вашей прислуги. Непременно захотят также сунуть нос в ваши дела, взглянуть на банковские счета. И тогда выяснится то, о чем все подозревают, а именно, что уже в течение ряда лет вы безуспешно боретесь за выживание, стремясь спасти остатки состояния.
Что за внешним блестящим фасадом сейчас зияет пустота и всего лишь прячется человек, которого с тех пор, как он оказался неспособным добывать деньги, нещадно третирует даже его собственная семья.
Юбер Верну приоткрыл рот. Но Мегрэ не дал ему вымолвить ни слова.
— Заодно призовут на помощь и психиатров. — Комиссар заметил, как при этих словах его собеседник резко вскинул голову. — Не знаю, каким будет их заключение. Я нахожусь здесь в качестве неофициального лица и сегодня вечером отбываю в Париж, так что за расследование будет нести ответственность мой друг Шабо.
