Рекс Стаут - Черная гора
Я осведомился о состоянии его ног, и Вулф ответил:
— При чем тут ноги? Каждая мышца, каждый нерв в моем измученном теле вопят и стенают о пощаде. Никакими словами не описать моих мук, так что говорить об этом я не стану.
Потеплело уже настолько, что мы сняли свитера, прежде чем двигаться дальше. Пять минут спустя мы уже оказались на албанской территории, завернули за выступ скалы, и я увидел крепость. Она высилась напротив громадного скалистого пика, с которым почти сливалась. Тропинка, по которой мы шли, исчезала прямо в крепости. Впереди журчал ручей, а в стенах крепости зияли внушительные щели.
Никаких признаков жизни не наблюдалось. Поскольку Вулф решил, что мы должны войти в крепость и представиться, объяснив, должно быть, что мы всю жизнь мечтали поработать на Кремль, и теперь наши мечты наконец сбываются, мы направились прямиком к большой деревянной двери, стоявшей нараспашку. Когда нам оставалось пройти до нее ярдов пятнадцать, изнутри послышался истошный вопль, громкий и протяжный. Вопил явно мужчина. Мы остановились как вкопанные и переглянулись.
Вопль повторился.
Вулф мотнул головой влево и двинулся в сторону бреши в стене. Я последовал за ним. Мы забрались в разрушенную комнату и приблизились к двери, о которой рассказывал Пашич. Дверь была чуть приоткрыта, и из коридора слышались голоса. Почти и ту же секунду раздался очередной пронзительный вопль.
— Они внизу, — шепнул Вулф. — Пойдем посмотрим.
Я пожалел, что не прихватил с собой кинокамеру. Трудно даже описать, на что походили движения Вулфа, который отчаянно старался идти на цыпочках, чтобы не шуметь. Дойдя до конца коридора, мы свернули направо, проделали шагов десять по узкому темному проходу и оказались на площадке перед уходящей вниз лестницей. Голоса и впрямь слышались снизу. Вулф принялся спускаться бочком, по-крабьи, прижимаясь спиной к стене. Какая удача, что ступеньки высечены из монолитного камня, подумал я, представив протестующий скрип деревянных ступенек, по которым топала бы носорожья туша массой в одну седьмую тонны. Спуск на цыпочках занял у нас минут десять — так мне показалось. Хотя потом я пересчитал: пятнадцать ступенек, секунд по пятнадцать на каждую — нет, всего две с половиной минуты.
У основания лестницы было еще темнее. Мы повернули налево, туда, откуда слышались голоса, и увидели пятнышко света, прибивавшееся сквозь стену. Приблизившись вплотную, мы разглядели, что свет проникал через круглую дырочку в деревянной двери. Вулф склонился к двери и заглянул в отверстие, стараясь не слишком приближать к нему лицо. Из-за двери доносился громкий мужской голос. Вулф чуть посторонился и приложил к двери ухо. Восприняв его жест как приглашение, я, в свою очередь, приник к отверстию.
В комнате находились четверо мужчин. Один из них сидел на стуле спиной к нам. Второй не сидел, не стоял и даже не лежал. Он висел. Веревка, туго обмотанная вокруг его запястьев, была привязана к свисающей с потолка цепи, а ноги болтались дюймах в шести над полом. К каждой лодыжке были привязаны другие веревки, за концы которых в разные стороны тянули двое молодчиков — один вправо, второй влево. Ноги несчастного были растянуты на добрый ярд. Его лицо распухло до неузнаваемости и было так искажено, что прошла добрая минута, прежде чем я сумел его опознать. Это был Петер Зов, человек с расплющенным носом, покатым лбом и низким вкрадчивым голосом, которого мы встретили в конторе Госпо Стритара и который сказал Вулфу, что он человек действия.
Что ж, что касается действия, Петер в нем как рад участвовал, а вот голос его, надорванный дикими воплями, впредь наверняка лишится по меньшей мере части медоточивости.
Человек, сидевший к нам спиной на стуле, замолчал, а двое палачей снова потянули за веревки. Расстояние между ступнями несчастной жертвы расширилось до четырех футов, потом до четырех с половиной, до пяти — теперь бы уже никто на свете не опознал бы Петера Зова. Еще дюйм, еще… и Петер снова истошно закричал. Веревки ослабли.
— Так не пойдет, Петер, — укоризненно произнес сидевший. — Ты, похоже, уже сообразил, что достаточно тебе как следует завопить, и тебя отпускают. Сейчас ты перестарался и крикнул преждевременно. Кстати, твои вопли звучат не слишком музыкально, и нам, пожалуй придется заткнуть твою пасть кляпом. Ты не возражаешь?
Петер Зов промолчал.
— Повторяю, Петер, — произнес сидящий на стуле, — ты зря думаешь, что все уже кончено. Вполне возможно, что ты еще нам пригодишься, но для этого ты должен меня убедить, что говоришь правду. Я человек терпеливый. Большинство сведений, которыми ты нас пичкал, оказались никуда не годными, а попросту говоря — ложными. Ты провалил ответственное задание, которое мы тебе поручили, и твои оправдания кажутся мне неубедительными.
— Это не оправдания, — пробормотал Петер Зов.
— Нет? А что же тогда?
— Это факты. Я говорю правду.
— Ерунда. Отвяжи его, Буа.
Человек слева от говорившего отпустил веревку, повернулся к стене, отвязал обмотанную вокруг крюка цепь и стал постепенно отпускать ее, пока ноги Петера не коснулись пола.
— Отдохни немного, — сказал сидящий. — Я понимаю, что тебе приходится убеждать этого болвана Госпо Стритара, что ты работаешь на него, в равной степени, как тебе приходится доказывать мне, что ты служишь нам. Последнее гораздо сложнее, поскольку я отнюдь не дурак. Ты бы мог выполнить эту операцию без малейшего риска разбудить в нем подозрения, а ты вместо этого отправился по его заданию в Америку. И теперь у тебя хватает наглости заявиться сюда, да еще и потребовать денег! Вот, считай, мы с тобой и расплачиваемся. Если ты сумеешь удовлетворительно ответить на мои вопросы, то оплата придется тебе больше по вкусу.
— Я был вынужден ехать, — пролепетал Петер. — Я думал, что вы это одобрите.
— Врешь! Не такой же ты придурок. Эти враги прогресса, которые называют себя Духом Черной горы, они ведь борются вовсе не с нами, а с Белградом, и нам выгодно, чтобы они всыпали Белграду по первое число. Маловероятно, конечно, что им удастся сбросить Тито, хотя это сыграло бы нам на руку. Тогда бы вошли под барабанный бой и вмиг захватили бы власть. Нет, мы лишь прикидываемся, что настроены по отношению к Духу Черной горы враждебно, и ты это прекрасно понимаешь. Чем больше им помогает Америка, тем лучше для нас. Если бы этот лакей-лизоблюд Марко Вукчич, который нажил состояние на том, что кормил прожорливых американских империалистов, посылал бы им всего в десять раз больше, мы бы только выиграли. А что сделал ты? По призыву Белграда отправился в Америку и убил его.
Он взмахнул рукой и продолжил:
