Джон Карр - Смерть в пяти коробках
Как ни странно, миссис Синклер как будто воспрянула духом.
– Но при чем здесь я?! – воскликнула она, широко раскрыв глаза.
– Будьте добры, дослушайте меня до конца. Что же происходит потом? Проходит сто, может быть, двести лет. – Мастерс сделал щедрый жест рукой. – Картины нашего мастера рассеиваются по свету. Известность получает одна из них. Чаще всего та, что попала в картинную галерею. Она и считается оригиналом. Никто ничего не подозревает. Притом что по свету гуляют миллионы ее копий, никто даже и не думает искать другой оригинал, даже если натыкается на него случайно. Я больше чем уверен, что «Пробуждение души», которое висит дома на стене…
Миссис Синклер вздрогнула.
– …это подлинное «Пробуждение души», написанное великим мастером. Но, если верить сэру Эдварду, в мире полным-полно таких вот, с позволения сказать, оригиналов. И вот, – Мастерс посерьезнел, – допустим, кто-то специально отыскивает другие оригиналы. Предположим, этот «кто-то» вы. Вы находите дубликат. Каковы ваши дальнейшие действия? Тут возможно несколько вариантов. Вы идете к миллионеру, обладателю частной коллекции, и спрашиваете, не купит ли он подлинную «Венеру в купальне». Коллекционер отвечает: «Держите карман шире, мадам! Подлинная «Венера в купальне» находится в Лейпцигской картинной галерее». Надеюсь, вы понимаете, что название картины вымышленное?
– Да, я догадалась, – сухо отозвалась миссис Синклер.
Мастерс еще ближе придвинул к ней свой стул.
– Итак, мадам. Вы говорите коллекционеру: «Поверьте, у меня настоящая «Венера в купальне». Если сомневаетесь, пригласите вашего эксперта и пусть он проверит». Разумеется, терять вам нечего: даже самый тщательный анализ установит подлинность картины. Коллекционеру не терпится ее купить. «Я продам ее, – говорите вы, – только никому о ней не рассказывайте, потому что у вас выйдут неприятности с Лейпцигской галереей. Когда они узнают, что у них на самом деле…» Подразумевается, что в картинной галерее копия, но вы недоговариваете. Поскольку сэр Эдвард сам коллекционер, он радостно потирает руки, сияет, как начищенная монета, и помалкивает. Он получил то, что хотел. За дубликат «Венеры» вы заплатили фунтов десять, а продали ее за десять тысяч. И даже если правда все же всплывет, к вам не придерешься: все, что вы делаете, вполне законно.
Сержант Поллард подумал: теперь он уже не сможет просто восхищаться картинами. Всякий раз, очутившись в картинной галерее, он будет гадать, что перед ним – подлинник или один из бесчисленных дубликатов. О чем думала в тот момент миссис Синклер, понять было трудно.
– Не уверена, что до конца понимаю вас, – заявила она. – Если все, чем я занимаюсь, законно, к чему разговоры о вымогательстве и прочем?
– И шантаже, – пояснил Мастерс. – Все гораздо серьезнее. Если бы ваша деятельность этим и ограничивалась, можно было бы говорить о мелком мошенничестве. Разумеется, при условии, что вы не преступаете закона.
Но все становится гораздо серьезнее, когда вы имеете дело с крупными национальными или частными картинными галереями. У них имеется шедевр живописи. Отличный экземпляр, который стоит двадцать тысяч фунтов. Люди приезжают со всех концов света только ради того, чтобы полюбоваться им. Картина становится городской достопримечательностью. Что же будет, если предать достоянию гласности тот факт, что где-то гуляют еще несколько таких же?
Здесь коммерческий вопрос, мэм. Картина ценна постольку, поскольку уникальна. Такая причуда. Иначе она резко упадет в цене на рынке, что вполне понятно. Итак, допустим, вы идете в музей. Предъявляете дубликат шедевра. Галерейщики понимают, что оказались в щекотливом положении. Они и так выложили кучу денег за свой шедевр – возможно, больше, чем того хотел директор, или оценили картину выше того, во что ее ценит общественное мнение. Вы же предлагаете им купить дубликат и показать себя разумными людьми, спрятав то, что у них висит, подальше, с глаз долой. В противном случае вы угрожаете продать картину кому-то другому. Подобные действия, миссис Синклер, я называю вымогательством.
Можно еще неплохо заработать и на неоконченных картинах. Сэр Эдвард Литл и тут все мне разъяснил. Когда умирает знаменитый художник, после него обычно остается кипа незаконченных работ, эскизов и холстов. Умный вор спешит домой к новопреставленному и скупает все оптом. Если с ним в связке работает опытный рисовальщик, он «заканчивает» картину так ловко, что даже эксперты не отличат ее от подлинника. Картина и есть подлинник… почти. На том вы и стоите, миссис Синклер: вы всегда торгуете только подлинниками.
Как только можно деликатнее, Мастерс отодвинулся назад, но взгляд его, направленный на миссис Синклер, был напорист.
Некоторое время женщина молчала. В темной комнате единственным источником света была лампа над столом старшего инспектора; она фиксировала малейшие изменения на подвижном лице миссис Синклер, которая смотрела вниз, на сцепленные пальцы рук; казалось, веки у нее восковые. Наконец она тяжело вздохнула, и сержанту показалось, что подозреваемая вот-вот во всем признается.
– Подобные вещи, – проговорила миссис Синклер, – очень трудно доказать. – Она подняла взгляд. – Простите, что напоминаю вам очевидные вещи, но… Чтобы обосновать случай мошенничества с неоконченной картиной, требуется доказать следующее: никто не прикасался к картине, кроме самого художника, написавшего ее. В данной же области способны разобраться только специалисты, не так ли? Разве глубокие познания в определенной области не самоценны? Разве они не заслуживают похвалы?
– Возможно. Но я о другом…
– Картинные галереи, – продолжала миссис Синклер, – в суд не подадут. Любой судебный процесс становится достоянием гласности, что противоречит интересам галерейщиков. На суде им придется рассказать, на каких условиях им предложили купить ту или иную картину… Худшее, в чем вы можете меня обвинить, самое-самое худшее! – это в том, что я продаю только подлинники.
– Нет, это не самое худшее.
Миссис Синклер нетерпеливо дернула плечом.
– Вы мне льстите? Возможно, ваши слова о моих якобы ухищрениях комплимент?..
– Не все ухищрения ваша заслуга, – уверенно и спокойно перебил ее Мастерс. – Полагаю, доброй части уловок вас научил покойный супруг, Питер Фергюсон.
Миссис Синклер побледнела, да так внезапно, что сержант Поллард вздохнул, – он и не предполагал, что ее лицо способно так измениться.
– Хочу сообщить вам некоторые факты, которые имеют отношение к нему, – неспешно продолжал Мастерс. – Сегодня вечером я получил с курьером письмо от мистера Бернарда Шумана, его бывшего работодателя. И еще длинную телеграмму от моих французских коллег.
