Куинн Фосетт - Братство страха: Роман о Майкрофте Холмсе
Он уже заявил, что двоих из четверки клерков можно считать полностью свободными от подозрений, так как их почерков не оказалось ни в одном из документов последнего времени. М. X. убежден, что они обрабатывали материалы раньше, задолго до налета на квартиру. Он сказал, что, пока не просмотрит все бумаги до последнего листочка, не сможет развеять облако сомнений, скрывающих оставшуюся пару. Однако с того момента, когда ему удалось собрать все документы, положение стало намного яснее. Наверняка вскоре он будет точно знать, кто же на самом деле является преступником. Я должен этим вечером навестить мать и решить с церковью все вопросы относительно ее земного упокоения.
Глава 11
Проснувшись с первыми лучами солнца, я принялся составлять сводку событий, случившихся со мной с того момента, когда я вышел из конторы Пайерсона Джеймса. Перекрестившись над листком бумаги, я принялся за дело и исписал с обеих сторон несколько листочков, приготовленных в номере для постояльцев, стараясь изложить все в возможно более сжатой форме и при этом ничего не упустить. Но, даже исписав кругом всю бумагу, я не смог завершить описание вчерашней схватки над пропастью. Я еще не знал точно, что сделаю с готовым отчетом. Аккуратно сложив листы пополам, я положил их в саквояж, но потом переложил в карман сюртука в надежде, что вскоре в голову придет какой-нибудь подходящий план. Полной уверенности в том, что я поступаю достаточно осторожно, не было, хотя в записке не упоминалось никаких имен, за исключением мисс Пенелопы Гэтспи. Больше всего на свете мне хотелось отправить эти записи в Лондон, мистеру Холмсу, но я не имел ни малейшего понятия, как это сделать.
Мечты о том, как я помчался бы через Ла-Манш под защиту домашних стен, были очень соблазнительны. Но, составляя хронику странствия, я проникся уверенностью, что такая попытка ни в коем случае не удастся. Я отчетливо сознавал, что нахожусь под непрерывным наблюдением и любое отклонение от предписанного маршрута грозит мне недовольством со стороны нанимателя; проще говоря, я был убежден, что не смогу добраться до Дувра живым.
Безнадежно испорченный сюртук также затруднял мои действия. Прежде чем пуститься в дальнейший путь, мне следовало изыскать способ обзавестись новой одеждой. Конечно, я же не мог предстать перед надменным шотландцем в изодранном в клочья и покрытом кровавыми пятнами платье. Даже человек гораздо более либеральных взглядов дважды и трижды задумался бы, прежде чем решился иметь дело с субъектом, отмеченным столь явными следами насилия. Мне следовало добыть сорочку взамен той, которая пошла на перевязку. Как я смогу выполнить задание Майкрофта Холмса, если явлюсь к этому Макмиллану образцовым представителем самого дна общества? У меня были деньги, но позволить себе незапланированные траты я не мог.
Раненый бок болел, мышцы ныли. Когда я напялил свою последнюю сорочку, легкая хлопчатобумажная ткань ободрала мне кожу, как наждачная бумага. А встав перед зеркалом, чтобы побриться, я убедился, что худшие опасения насчет моего лица подтвердились. Под глазом, на том самом месте, куда мне предстояло надеть повязку, зиял шрам, окруженный большой бесцветной опухолью. Нет, отрицать вчерашнее происшествие было бы бесполезно.
Сразу же после завтрака мне предстояло снова двинуться в путь, но я был настолько взвинчен, что даже усомнился, смогу ли донести свой саквояж до поезда.
Спустившись по лестнице, я прошел в обеденный зал, где были выставлены разнообразные сыры и хлеба, окруженные всевозможными джемами и цукатами. Аппетита у меня не было, но я знал, что для поддержания сил должен поесть. Я взял два куска сыра — один мягкий, с коркой, густо усыпанной перцем, другой — твердый и бледный, и свежую булочку. В это время в зал вошел портье гостиницы с озабоченным выражением на добродушном лице.
— Ах, мистер Джеффрис, — обратился он ко мне. Благодаря люксембургскому акценту, это обычное имя прозвучало экзотически, — надеюсь, с вами не случилось никакой неприятности?
— Не хотелось бы признаваться, но случилось, — ответил я, решив не пытаться утаить вчерашние события. — На меня напали грабители.
Добряк перекрестился и посмотрел на меня с еще большим волнением.
— Вы, конечно, сообщили об этом властям?
— Я хочу уехать сегодня, — сказал я, пожав плечами, — а этим мерзавцам не удалось ничем поживиться у меня, мы лишь обменялись несколькими синяками. Так что я решил никого не беспокоить.
— Это ужасно! — воскликнул портье, сложив руки перед грудью, как в церкви.
— Вы совершенно правы, — согласился я. — Хуже всего то, что эти проходимцы испортили мне одежду: и пальто, и жилет, и сорочку. — С опозданием заметив, что мой собеседник совершенно ошеломлен, я поспешил поднять расположение его духа: — Они успели пару раз удачно стукнуть меня, прежде чем я смог удрать.
— Но это никуда не годится! — заявил портье, склонившись надо мной. — В нашей маленькой стране с вами случилось такое безобразие! — Он понизил голос. — Если вы отдадите мне ваш старый сюртук, я, пожалуй, смогу найти ему применение. Кстати, — с оживлением в голосе продолжил он, — в кладовой гостиницы хранится много одежды, забытой в разное время постояльцами. Вы могли бы выбрать там что-нибудь подходящее для себя. Я мог бы предложить вам и сорочку, но мне кажется, что вы предпочли бы приобрести новую. — Он широко и доброжелательно улыбнулся.
— Вы очень добры, — промямлил я, стараясь скрыть сомнение в искренности его душевного порыва.
Трудно было поверить в то, что в небольшой гостинице без какой-нибудь цели несколько лет собирали забытую одежду, вместо того чтобы продать ее.
— Боюсь, что мне придется воспользоваться вашим любезным предложением.
— После завтрака выходите в вестибюль. Правда, если хозяин здесь, то я ничем не смогу помочь вам, но если его нет, а он собирался в Берлин, то рискну. — Портье продолжал любезно улыбаться. — Если, конечно, вы не попытаетесь злоупотребить нашим гостеприимством.
Не выходя из роли Августа Джеффриса, я лишь кивнул и сказал, что продолжу разговор после еды.
Портье направился было к выходу, но вдруг вернулся ко мне. Его осенила новая мысль.
— Не могу ли я сделать для вас еще что-нибудь? Я считаю, что, поскольку моя страна в некоторой степени виновна в понесенном вами ущербе, мне следует сделать все, чтобы развеять ваше дурное мнение о нас. — Он вздохнул, словно актер, пытающийся изобразить мудреца, погруженного в печальные раздумья. Я же был не в состоянии понять, искренне говорит этот человек или с какой-то, пока не понятной мне целью изображает благородное негодование по поводу случившегося со мной.
