Жорж Сименон - Вдовец
Он остановился, чтобы передохнуть, глаза его были полны презрения.
— И, если уж на то пошло, я думаю, вам даже полезно все это услышать. Мало того, что вы импотент. Вы еще и нравственный урод, вы даже в эту минуту до того собой довольны, что сидите и слушаете меня с блаженным видом. Вам, видите ли, угодно было собственными глазами увидеть мужчину, к которому ваша жена прибегала каждую неделю, потому что ее жажда жизни была сильнее всего, сильнее жалости, сильнее…
— Она говорила это слово — жалость?
— Только что я раскаивался, что пришел сюда. А теперь даже очень рад этому. А то в последнее время я ведь тоже был немного склонен жалеть вас…
Жанте по-прежнему сохранял спокойствие, и удивительное это было зрелище — этот человек, неподвижно сидящий в чужом кресле, среди чуждой ему обстановки, и пристально, невозмутимо смотрящий на другого человека, от которого его отделял целый мир.
— Вы подумали о ребенке? — тихо спросил он ровным голосом.
Этого оказалось достаточно, чтобы вывести его собеседника из себя.
— Разумеется, я по-прежнему буду за него платить. Возможно, в связи с моим отсутствием в этом месяце деньги не были внесены своевременно. Я справлюсь у своей секретарши.
— Я взял его содержание на себя.
— Я верну вам эти деньги.
— Не надо. Дело не в деньгах.
— Если я правильно улавливаю вашу мысль… поймите, я человек семейный и не могу…
— Понимаю. А я могу.
— Это значит, что…
— Еще не сейчас, мальчику ведь надо свыкнуться с этой мыслью… Мало-помалу он привыкнет… И тогда…
Бодуэн сомневался, правильно ли он понял. Не показалось ли ему в эту минуту, что он ошибся в этом человеке, что был неправ?
— Вы собираетесь его усыновить?
— Да.
— Не знаю, каким образом я мог бы помешать этому.
— А вы и не можете.
— Больше вы ничего не желаете мне сообщить?
— Больше ничего. Кроме того, что Жанну похоронили в Эснанде.
— Это я знаю. Знаю также, что вы на похороны не поехали.
— А вы?
— Я тоже. Но я — другое дело. Кроме того, я ведь был в Бостоне.
— Да…
Жак Бодуэн встал и, в последний раз взглянув сверху вниз на Жанте, ибо тот все еще продолжал сидеть в кресле, направился к стойке.
— Запишите на мой счет, Ганс.
— Хорошо, господин Бодуэн.
С этим было кончено. Почти кончено. С остальным пришлось ждать почти месяц. Жанте не хотелось подниматься на четвертый этаж. Он ждал дня, когда мадемуазель Кувер явится за деньгами.
Она спустилась день в день и постучалась в его дверь.
— Прошу прощения, сегодня тридцатое и…
— Входите, мадемуазель Кувер, деньги вам приготовлены.
Он снова изменился с тех пор, как она его видела, и это начало беспокоить ее.
— Садитесь.
— Понимаете, мальчик вот-вот вернется из школы…
— Вот о нем я как раз и хочу поговорить с вами. В последнее время, когда мы встречаемся на лестнице или на улице… Я уже начал его приручать…
— Вы подарили ему ковбойский пистолет, коробку цветных карандашей. И мороженым вы его тоже, кажется, угощали?
— Он уже не так меня ненавидит…
— Чего вы, собственно, добиваетесь?
— Мало-помалу он поймет…
— Да что он должен понять?
— Что я не враг ему и не был врагом его матери. Что он будет потом жить здесь… Еще не сейчас, не пугайтесь… На какое-то время я еще оставлю его у вас…
— Что вы такое болтаете?
— Я собираюсь его усыновить и уже говорил об этом с инспектором Гордом…
— И он что, одобряет?
— Сначала он удивлялся, но потом понял и обещал помочь со всякими формальностями.
Она не верила своим ушам и тяжело дышала от волнения.
— Выходит, мало вам матери, так теперь…
Она смотрела на стены, словно это были стены тюрьмы, словно сама эта квартира была какой-то западней, ловушкой для человеческих существ.
— Да что же вы собираетесь из него сделать?! — внезапно вскричала она в полной растерянности.
— А вы? Ведь не будь меня, никто не стал бы платить вам за его содержание, не забудьте!
Он одержал победу. Несколько минут спустя она уже поднималась по лестнице, бормоча что-то невнятное.
Он закрыл за ней дверь. Он был один — теперь уже ненадолго. Он не стал садиться в кресло. Подошел к чертежному столу и склонился над своим незавершенным алфавитом, который когда-нибудь будет называться шрифтом Жанте.
* * *В своей маленькой квартирке в районе Терн белокурая, пухленькая госпожа Совгрен, с ямочками на щеках, укладывала в стенной шкаф летние вещи, которые уже не могли понадобиться до будущего сезона. Некоторые из них только что привезли из прачечной, другие из чистки. Она проверяла, на месте ли пуговицы и залезала по все карманы, чтобы убедиться, что там ничего не осталось.
Так обнаружила она в кармане светлых брюк, которые муж ее не надевал уже несколько недель, какой-то слипшийся бумажный комок, судя по всему, бывший конверт, потому что на нем еще можно было с трудом различить несколько печатных букв.
ГО…Н…ЦА Г…ДЕ…Я
Она сразу поняла, что это значит «гостиница «Гардения», ведь как раз оттуда пришел ее муж завтракать после следствия в тот день, когда там отравилась какая-то женщина. Она сказала ему тогда:
— Ты бы переоделся, прежде чем садиться за стол… Твой костюм воняет трупом…
На брюках были коричневые пятна, и, помнится, она заставила его принять душ, пока доставала чистое белье и другой костюм.
Она подумала, стоит ли говорить ему об этой находке, и в конце концов решила, что не стоит; и так уж он слишком склонен расстраиваться по поводу своих служебных дел.
Так инспектор Совгрен, который все мысленно перебрал, а об этих брюках не вспомнил, никогда и не узнал, что сталось с письмом.
И Жанте тоже так и не узнал, что был прав, что Жанна действительно написала письмо и, вероятно, ему достаточно было бы его прочесть, чтобы все понять.
Но нужно ли было, чтобы он его прочел?
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Пишу о незащищенном в нашем обществе «маленьком человеке».
Ж. СименонБолее полувека продолжалась активная творческая деятельность всемирно известного французского писателя, бельгийца по происхождению, Жоржа Сименона, и за это время созданный им литературный герой — полицейский комиссар Мегрэ отметил два своеобразных юбилея: в 1987 году столетие со дня своего рождения (в романе «Первое дело Мегрэ» действие происходит в 1913 году и молодому комиссару Жюлю Мегрэ 26 лет) и в 1979 году — пятьдесят лет со дня написания романа «Питер Латыш», в котором впервые появился вскоре ставший знаменитым Мегрэ.
