Клод Изнер - Убийство на Эйфелевой башне
— Когда современные художники примут как факт, что фотография — тоже искусство, они уже сами превратятся в ископаемых!
Обменявшись колкостями, они повернулись друг к другу спиной. Ломье удалился гордыми широкими шагами.
— Ну, вы понравились друг другу?
Опустив глаза, Виктор уставился прямо в декольте. Что может быть более волнующим, чем трепет этих полускрытых-полуобнаженных грудей.
— Вы все слышали? — прошептал он.
— Совсем немного. Глядя на вас, я поневоле вспомнила историю о том бретере, который щекотал соперника кончиком рапиры.
— Думаете, я его ранил?
— Этого трудненько завалить, он быстро оправится. А вас интересует синтетизм?
— Нет, у меня было назначено свидание в баре, чтобы обделать одно дельце с одним русским, любителем инкунабул, вы, возможно, о нем слышали?
— Да в Париже полно русских, разве я могу каждого знать?
— Нет, разумеется, но этот тип такой эксцентричный. У него дом в Монсо, и я видел у него изящные вещицы, антиквариат, картины, растения… А атмосфера просто удушающая.
— Как зовут эту редкую птицу?
— Константин Островский.
— Островский? Да кто ж его не знает! Он много раз бывал у нас в мастерской, Ломье продал ему несколько картин.
— А вы? — спросил он сдавленным голосом.
— О, я только начинаю, я далека от того, чтобы показывать свои работы.
— А ваши иллюстрации к «Макбету»?
— Это не более чем зарабатывание денег.
— И все-таки мне бы очень хотелось на них посмотреть. Вы вчера работали после нашего похода в кафе?
— До самых сумерек.
Ее хладнокровие потрясло его, она лгала, но с каким апломбом! А Таша подняла на него взгляд, в котором светилась сама невинность.
— У нас с вами есть точка соприкосновения, мсье Легри, это чувствительность к свету, не так ли?
В ее глазах светилось озорство. Он не смог удержаться от своего порыва и положил руку ей на плечо. Плечо напряглось, Виктор быстро убрал руку. От их веселой беспечности не осталось и следа. Аромат, исходивший от ее близкого тела, подстегивал желание.
— Таша… вам могло показаться, что… да, боже, как глупо…
Он растерялся, поглощенный мыслью о том, на какую скользкую дорожку ступил, и вдруг быстро спросил:
— Какие у вас удивительные духи!
Она, казалось, не поверила своим ушам и переспросила, отшатнувшись от него с легким смешком:
— Духи?! Ну да, редкие. Называются «Бензой», или «Эссенция острова Ява».
«Ява, Кэндзи! Бензой… А флакон, тот, что у Кэндзи, что там было написано на этикетке? По звучанию похоже…»
— Извините, мне нужно пойти к друзьям, — тихо сказала Таша.
Он дотронулся до кармана своего редингота, который оттягивала маленькая картина, купленная на улице Клозель. Как в тумане до него донеслись ее слова:
— Не забудьте о моих «Капричос», мсье Легри!
То, что она упорхнула, принесло ему даже облегчение. Зато его ревность теперь возросла в разы.
Виктор был совершенно сбит с толку. Уйти из этого проклятого кафе. Он направился было к выходу, как вдруг кто-то хлопнул его по плечу.
— Господин книжник! Радость-то какая! Вы уходите? Тогда я с вами. Тут слишком много народу. Мадемуазель Таша — мое провидение, благодаря ей я буду петь в Опере! Опера Гарнье, можете представить? Завтра прослушивание. Если мой голос подойдет, а он должен подойти, — тогда прощайте мои тридцать три несчастья! А оперные партитуры вы тоже продаете?
— Нет, только книги, — поспешил ответить Виктор. — Но вы легко найдете любую партитуру на набережной у букинистов.
— А вы и правда уверены, что вам не нужен второй служащий? Я., знаете ли, весьма начитан. Мадемуазель Таша давала мне на прочтение свои книги. Бальзак, Толстой, Достоевский! Эти истории, полные крови и безумств! Где он, ваш магазин?
— На улице Сен-Пер.
— Я приду, приду!
— Да-да, — рассеянно ответил Виктор.
Должно быть, его пронизала ночная прохлада. Он дрожал.
— Что за чудная погода! — воскликнул Данило, набрав полную грудь воздуха.
Башня разрезала темнеющее небо, словно искрящееся лезвие кинжала.
Они пошли через садик во французском стиле. Разноцветные прожекторы освещали монументальный фонтан с аллегорическими фигурами. Вокруг обнаженной фигуры Человечества, сидевшей на сфере, располагались задумчивая Европа, деловая Америка, сладострастная Азия, послушная и боязливая Африка, дикая Австралия. На ляжку Америки облокотился старик в африканском бубу и наблюдал за гуляющими.
— Здравствуйте, мсье фотограф, вы меня помните?
— Да… да… Ламба…
— Самба Ламбе Тиам. Есть у вас мои изображения?
— Да, дома, я вам их непременно принесу. Позвольте представить, мсье Данило…
— Дукович, лирический баритон, — закончил серб, сдавив своей ручищей руку Самбы. — Вы уроженец какой страны?
— Сенегала, я живу в Сент-Луисе.
— А есть ли опера в Сент-Луисе?
— У нас есть резиденция губернатора, казармы, больница, церковь и более пятисот магазинов. Две школы, одна… Ах, можно подумать, что она вся в огне!
Лившийся с Эйфелевой башни свет напоминал извержение Везувия. Раздались восклицания, аплодисменты.
— Вы на нее поднимались? — спросил Самба. — Мне вот смелости не хватило.
— Много раз, у меня привилегия — я прохожу бесплатно. Я даже расписался в «Золотой книге гостей», хотя карабкаться по этим железякам только ради того, чтобы насладиться видом, — никакая не доблесть. Вообще я нахожу, что потреблению сейчас придается слишком большое значение…
Виктор слушал с возрастающим волнением. Похоже, весь белый свет отметился в этой дьявольской книге! Он опустил пальцы в бассейн фонтана, вода была удивительно холодной. Ему совсем не хотелось продолжать разговор, но он все стоял у фонтана, думая о Таша, вспоминая ее жесты и мимику, истолковывая каждый ее ответ, каждое движение ресниц. «В конце концов она выйдет, пройдет где-то здесь, я нагоню ее и… Только бы этот дуралей наконец замолчал!»
— …А тем, кто сумеет чем-нибудь ошарашить публику, продают медали, — продолжал Данило. — Гостям первой платформы — бронзовую, второй — серебряную, а третьей — золотую, только это ни о чем не говорит, их на бульварах можно за полцены купить!
— Тогда это то же самое, что Почетный легион, — констатировал Самба. — Этот орден, кажется, тоже можно купить, мне рассказывали, им приторговывал зять бывшего президента республики…
— Тише, не надо кричать об этом на всех углах, и у стен есть уши! — шепнул Данило. — Выставка кишмя кишит шпиками и полицейскими, а по вечерам им присылают подкрепление.
