Джон Гришэм - Дело о пеликанах
— Может быть, кто-то перепутал машины?
— Такая возможность есть всегда. Мы все проверим. Я полагаю, что вы должны были находиться с ним в машине?
Она попыталась ответить, но не смогла сдержать слезы и уткнулась лицом в платок.
Они остановились у «Чэрити» между двумя санитарными автомобилями около входа для экстренной медицинской помощи и оставили синюю мигалку включенной. Он помог ей побыстрее пройти в грязную приемную, где уже находилось с полсотни людей, страдающих от болей и неудобств. Она пристроилась у фонтана с водой. Олсон говорил с дамой за окошком, и хотя разговор шел на повышенных тонах, она не могла разобрать его. Маленький мальчик с окровавленным полотенцем вокруг ступни кричал на руках у матери. У молодой негритянки вот-вот должны были начаться роды. Не видно было ни врача, ни сестры. Никто не спешил.
Олсон склонился над ней:
— Я скоро вернусь. Держитесь. Я отгоню машину и буду через минуту. Вы можете ответить?
— Да, конечно.
Он ушел. Она опять проверила, не идет ли у нее кровь. Крови не было. Двойные двери широко распахнулись, и две сердитые сестры вышли за роженицей. Они буквально поволокли ее за собой куда-то вниз.
Дарби подождала, а затем пошла вслед за ними. С заплаканными глазами и платком у рта она могла сойти за мать кого-либо из детей. Палата была забита сестрами, санитарами и больными, вопящими и мечущимися от боли. Она завернула за угол и увидела надпись: «Выход». Прошла через двери, попала в другую палату, поспокойнее первой, еще одни двери — и она оказалась на площадке приема тяжелобольных. Аллея впереди была освещена. «Не бежать. Наберись терпения». И вот уже она идет быстрым шагом по улице. Прохладный воздух помог сосредоточиться. Слезы удавалось сдерживать.
Олсону потребуется какое-то время, а когда он вернется, то решит, что ее вызвали и сейчас ею занимаются. Он будет ждать и ждать.
Она сделала несколько поворотов и увидела Рампарт. Французский квартал находился прямо впереди. Она сможет затеряться там. На Ройял были люди, по виду гуляющие туристы. Она почувствовала себя безопаснее.
Зайдя в отель «Холидей инн», она заплатила с помощью пластиковой карточки и получила комнату на пятом этаже. Заперев дверь на все замки и накинув цепочку, она, не включая света, свернулась калачиком на кровати.
Миссис Вереек перекатила свой толстый и богатый зад на край постели и взяла телефон.
— Это тебя, Гэвин, — прокричала она в ванную.
Он появился с мыльной пеной на щеке и взял трубку у жены, которая вновь зарылась в постель. «Как свинья, купающаяся в грязи», — подумал он.
— Хелло, — бросил он в трубку.
Это был женский голос, которого он никогда прежде не слышал.
— Это Дарби Шоу. Вы знаете, кто я?
Он немедленно заулыбался и тут же представил себе узенькие полоски бикини на берегу в Сент-Томасе.
— Да, знаю. Я полагаю, у нас есть общий друг.
— Вы прочли мою маленькую версию?
— О да. Дело о пеликанах, как мы называем его.
— И кто это «мы»?
Вереек присел на стул у ночного столика. Она звонила явно не для светской болтовни.
— Почему вы звоните, Дарби?
— Мне нужны ответы на некоторые вопросы, господин Вереек. Я напугана до смерти.
— Называйте меня просто Гэвин, о’кей?
— Гэвин, где сейчас находится дело?
— И здесь, и там. А что случилось?
— Я расскажу вам через минуту. Сначала скажите, что с делом?
— Ну, я прочел его, затем отправил в другой отдел, кое-кто в Бюро ознакомился с ним и показал директору, которому оно, можно сказать, понравилось.
— Его видел кто-нибудь за пределами ФБР?
— Я не могу ответить на этот вопрос, Дарби.
— Тогда я не скажу, что случилось с Томасом.
Вереек надолго задумался. Она терпеливо ждала.
— О’кей. Да, его видели за пределами ФБР. Кто и сколько человек, я не знаю.
— Он мертв, Гэвин. Он погиб вчера около десяти вечера. Кто-то подложил бомбу в автомобиль для нас обоих. Мне повезло, но теперь они охотятся за мной.
Вереек склонился над телефоном и делал пометки.
— Вы пострадали?
— Физически со мной все в порядке.
— Где вы находитесь?
— В Новом Орлеане.
— Вы уверены, Дарби? Я имею в виду, кому нужна была его смерть?
— Я встречалась с двумя из них.
— Каким образом…
— Это длинная история. Кто видел дело, Гэвин? Томас передал его вам в понедельник вечером. Оно кочевало из рук в руки, и через сорок восемь часов он оказался мертв. Меня должны были убить вместе с ним. Оно попало в плохие руки, вам не кажется?
— Вы в безопасности?
— Это известно одному дьяволу.
— Где вы находитесь? Как вам позвонить?
— Не так быстро, Гэвин. Я еще совсем слаба. Звоню из телефона-автомата, поэтому не надо хитростей.
— Ну что вы, Дарби! Дайте мне собраться с мыслями. Томас Каллаган был моим лучшим другом. Вы должны положиться на меня.
— И что это может означать?
— Послушайте, Дарби. Дайте мне пятнадцать минут, и мы вышлем за вами дюжину агентов. Я сяду в самолет и прибуду к полудню. Вам нельзя оставаться на улице.
— Почему, Гэвин? Кто меня преследует? Скажите мне, Гэвин.
— Я расскажу вам, когда приеду.
— Я не знаю. Томас мертв, потому что имел с вами беседу. Мне не так уж не терпится встречаться с вами сейчас.
— Дарби, пожалуйста. Я не знаю, кто и почему, но я уверяю вас, вы в очень опасном положении. Мы можем защитить вас.
— Может быть, позднее.
Он глубоко вздохнул и присел на край кровати.
— Вы можете доверять мне, Дарби.
— О’кей, я доверяю вам. А как насчет тех, других? Все очень непросто, Гэвин. Мое маленькое дельце кого-то ужасно беспокоит, вы так не считаете?
— Он мучился?
Она колебалась.
— Я не думаю. — Слова застревали у нее в горле.
— Вы позвоните мне через два часа? В кабинет. Я дам вам внутренний номер.
— Дайте мне номер, а я подумаю.
— Пожалуйста, Дарби. Я пойду прямо к директору, когда буду там. Позвоните мне в восемь или в любое подходящее для вас время.
— Давайте номер.
Бомба взорвалась слишком поздно, чтобы известие об этом попало в четверг в утренний выпуск «Таймс». Дарби быстро пролистала ее в номере отеля. Ничего. Она включила телевизор и сразу же увидела на экране живые кадры сгоревшего «порше», все еще находившегося среди обломков на автомобильной стоянке, тщательно огражденной со всех сторон желтой лентой. Полиция считала, что это убийство. Никаких подозреваемых. Никаких комментариев. Затем прозвучало имя Томаса Каллагана, сорокапятилетнего выдающегося профессора права из Тулейна. Внезапно на экране появился декан с микрофоном и заговорил о профессоре Каллагане и о шоке от всего этого. Шок от всего этого, усталость, страх и боль навалились на Дарби, и она зарылась головой в подушку. Она ненавидела слезы, и это будет последний раз, когда она плачет. Она боялась, как бы ей не пришлось оплакивать себя.
