Артур Дойл - Возвращение Шерлока Холмса. Долина Ужаса (сборник)
В моей школе он проработал два года. Ко мне он пришел с лучшими рекомендациями, но был довольно замкнутым и нелюдимым человеком, и ни учителя, ни дети его особенно не любили. Больше никаких следов беглецов обнаружить не удалось, и сейчас, в четверг, мы знаем не больше, чем во вторник. Разумеется, сразу же был послан запрос в Холдернесс-холл, который находится недалеко, всего в нескольких милях. Понимаете, мы подумали, вдруг мальчика потянуло домой и он решил вернуться к отцу, но там он не появлялся. Герцог, узнав о случившемся, пришел в крайнее волнение. Да я и сам… Вы видите, до какой степени нервного истощения довело меня чувство ответственности и напряжение последних дней. Мистер Холмс, я взываю к вашему знаменитому таланту. Заклинаю, помогите! Не жалейте сил, ибо это дело заслуживает того, как ни одно другое.
Шерлок Холмс выслушал рассказ горемычного директора школы с величайшим вниманием. Сведенные брови и глубокая складка между ними указывали на то, что призывы излишни, его уже всецело поглотило дело, которое не только сулило огромнейшую выгоду, но и не могло оставить его равнодушным своей сложностью и необычностью. Он достал записную книжку и сделал в ней пару заметок.
– Не обратившись ко мне сразу же, вы поступили крайне опрометчиво, – строго сказал он. – Это значительно усложняет дело. Например, я уверен, что и плющ, и газон могли бы подсказать намного больше, если бы их осмотрел опытный эксперт.
– Я в этом не виноват, мистер Холмс. Его сиятельство хотел любой ценой избежать огласки. Он очень боялся, что его семейное горе станет достоянием общественности. Он вообще к таким вопросам относится очень щепетильно.
– Официальное расследование проводилось?
– Да, сэр, но оно принесло самые неутешительные результаты. След наметился сразу же: в то утро на ближайшей станции видели какого-то молодого человека с мальчиком – они вместе садились на поезд. Но лишь вчера вечером мне стало известно, что догнали их только в Ливерпуле и никакого отношения к нашему делу они не имеют. После этого я уже не мог заснуть. Проведя ночь в муках и метаниях, я первым же поездом отправился к вам.
– Я полагаю, пока полиция шла по ложному следу, расследование было приостановлено?
– Да, не делалось ничего.
– Значит, три дня потрачены впустую. Надо признать, дело ведется из рук вон плохо.
– Я полностью с вами согласен.
– И все же этот клубок можно распутать. Я с удовольствием этим займусь. Скажите, а пропавший мальчик и учитель немецкого могут быть как-то связаны?
– Нет, однозначно.
– Учитель преподавал в его классе?
– Нет. Насколько мне известно, они даже никогда не разговаривали.
– Очень интересно. У мальчика был велосипед?
– Нет.
– Кроме велосипеда учителя других велосипедов не пропало?
– Нет.
– Вы в этом уверены?
– Совершенно.
– Но, согласитесь, нельзя же представить себе, что этот немец посреди ночи уехал на своем велосипеде с мальчиком в руках.
– Конечно, это невозможно.
– А вы сами как-то можете это объяснить?
– Может быть, велосипед был нужен для отвода глаз. Они его где-то спрятали, а сами ушли пешком.
– Возможно, но не кажется ли вам, что это довольно странно? В том сарае были другие велосипеды?
– Да, несколько.
– Неужели он не додумался бы спрятать два велосипеда, если ему было так нужно, чтобы все решили, будто они уехали, а не ушли?
– Считаю, додумался бы.
– Конечно же, додумался бы. Эта версия не годится. Но я думаю, что расследование дела нужно начинать именно с этого – с пропажи велосипеда. В конце концов, велосипед – не та вещь, которую можно легко спрятать или уничтожить. Еще один вопрос: кто-нибудь приходил к мальчику за день до того, как он исчез?
– Нет.
– Может быть, он получал письма?
– Да, ему пришло одно письмо.
– От кого?
– От отца.
– Вы вскрываете письма, которые приходят детям?
– Нет.
– Откуда вы знаете, что это письмо было от его отца?
– На конверте стоял герб, а адрес был написан строгим почерком герцога. К тому же герцог сам упоминал, что писал сыну в тот день.
– А когда он последний раз получал письмо до этого?
– Несколько дней назад.
– Среди его почты были письма из Франции?
– Нет, никогда.
– Вы, конечно, понимаете, почему я об этом спрашиваю. Ребенка либо похитили силой, либо он ушел по своей воле. На побег этого десятилетнего мальчика могло подтолкнуть только какое-то влияние извне. Если ни с кем посторонним он не общался, значит, заставить совершить побег его могли только письма. Поэтому я и пытаюсь выяснить, кто ему писал.
– Боюсь, что тут я не смогу вам помочь. Насколько я знаю, ему никто не писал, кроме отца.
– Последнее письмо от которого пришло именно в день его исчезновения. Отец с сыном были дружны?
– Его сиятельство ни с кем особенно не дружен. Он полностью поглощен решением серьезных общественных вопросов, и обычные человеческие чувства ему чужды. Однако он всегда был по-своему добр к сыну.
– Но мальчик больше любил мать.
– Да.
– Он сам об этом говорил?
– Нет.
– Значит, вы узнали об этом от герцога?
– Господь с вами! Конечно, нет.
– Откуда же вам это известно?
– Я несколько раз разговаривал с мистером Джеймсом Вайлдером, секретарем его сиятельства. Это он рассказал мне о чувствах лорда Солтайра.
– Понятно. Кстати, последнее письмо герцога… Его нашли в комнате мальчика после того, как он исчез?
– Нет, он взял его с собой. Мистер Холмс, по-моему, нам пора выходить. Нам же еще нужно до Юстона{48} добираться.
– Я закажу кеб. Через четверть часа мы будем в вашем распоряжении. Мистер Хакстейбл, если вы будете телеграфировать домой, то лучше пусть там считают, что расследование в Ливерпуле еще не закончено. В Ливерпуле или где-либо еще, главное – сделать так, чтобы нам никто не мешал. А тем временем я смогу спокойно поработать на месте. Возможно, след еще не так остыл, как кажется, и две таких старых ищейки, как мы с Ватсоном, смогут его разнюхать.
Вечер того дня застал нас в Дербишире, когда мы, наслаждаясь прохладным, бодрящим воздухом, подъезжали к знаменитой школе доктора Хакстейбла. Было уже почти темно, когда мы прибыли на место. На столике в передней лежала визитная карточка, и как только мы вошли, к директору бросился дворецкий и что-то зашептал на ухо. Выслушав его, наш клиент взволнованно повернулся к нам.
– Герцог здесь, – доверительным тоном произнес он. – Герцог и мистер Вайлдер. Пойдемте, джентльмены, я вас представлю.
Конечно же, я видел портреты этого видного государственного деятеля, да только в жизни он оказался совсем другим. Это был высокий, полный достоинства господин в безупречном костюме, на вытянутом, худом лице его сильно выделялся длинный, удивительно горбатый нос. Герцог был поразительно бледен, что подчеркивала длинная редкая ярко-рыжая борода, из-под которой на белоснежном жилете поблескивала цепочка часов. Стоя напротив камина посередине ковра в кабинете доктора Хакстейбла, он встретил нас холодным как лед взглядом. Я понял, что очень молодой человек рядом с ним – Вайлдер, его личный секретарь. Небольшого роста, со светло-голубыми глазами, подвижным лицом, несколько напряженный, он как будто в любую секунду готов был броситься исполнять приказания своего хозяина. Он заговорил первым.
