Уолтер Саттертуэйт - Клоунада
— Вы знаете человека по имени Ричард Форсайт?
Джепсон призадумался.
— Того богача? Педика? Конечно, знаю. Он раза два появлялся здесь с первоклассной дамой. Красоткой. Кто-то сказал, это его жена, но, по-моему, вранье. Точно говорю.
— Значит, вы его здесь видели?
Джепсон посторонился и взглянут на меня из-под опущенных бровей.
— А я что говорю? Видел с этой самой немочкой. Фон как-там-дальше. Фон Дурой. — Он ухмыльнулся, обрадовавшись собственной шутке. — Подружкой Джонни.
— Сабиной фон Штубен? — удивился я. — Она была подружкой Рейли?
— Ну да. Она постоянно тут бывала, торчала с Джонни, до того как стала якшаться с этим педиком. Я слыхал, он дал дуба. Педик несчастный.
— Верно.
— Ага, я точно слышал. Говорили, его кто-то кокнул.
— Даже так? А каким образом, не сказали?
Джепсон взглянул на меня и моргнул.
— А вам-то зачем знать?
— Интересно.
Он хитро ухмыльнулся.
— Да? Правда интересно? Или просто чтоб языком почесать?
Я полез в карман и достал пачку франков. Отсчитал пятьдесят, положил их на стойку, остальные сунул обратно. Он так внимательно за мной наблюдал, как будто я показывал ему фокус, которого он никогда раньше не видел, и ему ужасно хотелось понять, как оно делается.
Когда я закончил, он отвернулся от денег, потом снова взглянул на них. Вероятно, решил, что не успеет схватить деньги и смыться, прежде чем я сцапаю его и ему станет больно. И он небрежно сказал:
— Значит, не хотите говорить, почему вас интересует это парень?
— У меня были с ним дела. Года два назад.
— Какие дела?
— Химикаты.
Он тупо смотрел на меня несколько секунд, потом снова хитро ухмыльнулся.
— И теперь вы ищите кого-нибудь еще, я правильно понял? Для деловых отношений?
— Вот именно. Так что там за история про то, как его прикончили?
Джепсон снова взглянул на деньги, потом на меня.
— Берите, — сказал я.
Он протянул руку через стойку, схватил банкноты и сунул их в карман шинели. Затем повернулся и небрежно положил обе руки на стойку. Те из присутствующих, кто этого не видел и не понял, что происходит, наверняка были слепые. Он поднял стакан, отпил глоток и снова поставил на стойку. Затем наклонился ко мне.
— Слыхал я, — заговорил он, едва разжимая рот, — на него катили бочку какие-то шишки.
— Кто?
— Почем мне знать. Очень важные, так я слыхал.
— И почему же они катили на него бочку?
— Он собирался расколоться, так я слыхал. Понимаете, правительство об этом знало. Ну, что его укокошили. Копам велели держаться в стороне, так я слыхал.
— Расколоться, говоришь? — спросил я.
Джепсон повернулся ко мне, и вдруг лицо у него застыло.
— Джимми, дружок, — раздался у меня за спиной глубокий музыкальный голос с ирландским акцептом. — Как поживаешь?
— Привет, Джон, — сказал Джепсон. И улыбался так широко, что, казалось, его рот того и гляди разорвется. — Как делишки?
Я обернулся.
Мужчине было лет за сорок, высокий, под метр девяносто, крупный, грузный, в добротном шерстяном пальто. Отвороты у пальто бархатные, в петлице — бутоньерка с красной розой. Красивый, цветущий, он выглядел так, будто получал от того и другого большое удовольствие. Густые темные волосы с проседью разделены слева на пробор, лоб высокий. Темно-карие глаза ясные, щеки полные и румяные — результат здоровья и ирландского виски, улыбка довольная, как у кардинала, который только что поддержал вновь избранного папу.
— Тут двое ребят пришли с тобой повидаться, Джон, — живо сообщил Джепсон, причем слова у него набегали друг на друга, как вагоны скоростного поезда. — Я их тут развлекал, пока тебя дожидались.
— Молодец, Джимми, — сказал здоровяк, все так же весело улыбаясь. И хлопнул Джепсона по плечу, отчего тот сразу стал еще меньше ростом. Поморщился, хотя и продолжал улыбаться.
— Ты парень свой, — сказал здоровяк и впился пальцами Джепсону в плечо. Тот перестал улыбаться и посмотрел на руку.
Крупный мужчина повернулся к нам и указал розовым пальцем на Ледока.
— А вас я знаю. Ледок, верно? — Он просиял и сказал что-то веселое по-французски.
Ледок улыбнулся и ответил, тоже по-французски. Все так же сияя, здоровяк повернулся ко мне.
— А вот вы кто? Кажется, не имел раньше удовольствия вас знать.
— Фил Бомон, — сказал я.
Он протянул мне большую ручищу. Я даже удивился, что он не стал демонстрировать, какой он большой и сильный. Наверное, он думал, что в этом нет необходимости.
— Джон Рейли, — сказал он. Отпустил мою руку и ухмыльнулся. — Бомон, да? Французская фамилия, но вы ее как-то не так произносите. Американец, угадал?
— Угадали.
— Рад слышать. И видеть соотечественника на здешних берегах. — Он повернулся к Джепсону и одарил его сияющей улыбкой. — Джимми, малыш, шел бы ты отсюда. Мы с тобой потом поболтаем, а?
Джимми и так был бледный, а сейчас и вовсе стал белее мела. Он попробовал еще раз улыбнуться, но улыбку унесло, как хлипкую маску на ветру, и она тут же сменилась отчаянием.
— Джон, я болтал с ними, только чтобы время скоротать, можешь их спросить…
Все еще улыбаясь, Рейли протянул руку и сжал Джимми левое предплечье.
— Джимми, Джимми. Ты все болтаешь, дружок, а я терпеть не могу болтунов. — На руке Джепсона вздулись вены — как тонкие упругие черви извивались они под пятнистой кожей. Над рукой и под нею складки на шинели Джепсона сделались глубже, и он зашипел, втягивая воздух.
Рейли не ослабил хватку.
— Глазом не успеешь моргнуть, — сказал он, — как начнешь плакать. А от твоих слез, надо сказать, мне совсем станет тошно.
Тут он отпустил Джепсона. Джимми покачнулся. Правая рука потянулась к левой, где еще остались вмятины от пальцев Рейли.
Уже без всякой улыбки Рейли повернулся спиной к бару и прислонился к стойке. Уперся каблуком огромного ботинка в подножку стула, пристроил оба больших локтя на стойке, указал большим пальцем на дверь. И посмотрел на Джепсона сверху вниз, как отец на любимого сына. — Даю тебе фору, малыш. Так что не зевай.
Джепсон перевел взгляд с Рейли на меня, с меня на Ледока и затем снова на Рейли. Тот слегка кивнул в сторону двери. Джепсон втянул голову в плечи и бойко зашагал в указанном направлении.
Рейли задумчиво смотрел ему вслед. Он дождался, пока Джепсон скроется за дверью, потом повернулся ко мне и грустно улыбнулся.
— Знаете, он плохо слушается. Видите ли, беда в том, что ему некуда идти.
— Вижу, — заметил я, — насколько сердечно вы о нем заботитесь.
