Агата Кристи - Человек в коричневом костюме
Тем временем, должна это признать, игрушки заняли изрядную часть отведенного нам пространства. Везти с собой сорок девять зверей, громоздких и неуклюжих, сделанных из чрезвычайно непрочного дерева — до некоторой степени проблема. Мы погрузили игрушки на двух носильщиков, один из них сразу уронил восхитительных страусов и отбил им головы. Предупрежденные таким образом, Сьюзен и я потащили то, что было нам по силам, полковник Рейс помогал, а большого жирафа я всучила сэру Юстасу. Даже идеальная мисс Петтигрю не избежала подобной участи, ей достались крупный гиппопотам и два черных воина. Мне казалось, что мисс Петтигрю меня невзлюбила. Вероятно, она полагала, что я самоуверенная потаскушка. Так или иначе, она по возможности избегала меня. И самое смешное, ее лицо казалось мне почему-то знакомым, хотя я никак не могла понять почему.
Почти все утро мы отдыхали, а днем поехали на автомобиле в Матопос посмотреть могилу Родса. Точнее, мы собирались это сделать все вместе, но в последний момент сэр Юстас отказался. Он был в таком же дурном настроении, как в утро прибытия в Кейптаун, когда он швырнул на пол персик, и тот расплющился! Очевидно, ранние приезды плохо на него действуют. Он клял носильщиков, официанта за завтраком, дирекцию гостиницы, несомненно, с удовольствием обругал бы и мисс Петтигрю, болтавшуюся под ногами со своими карандашом и блокнотом, но не думаю, что даже сэр Юстас решился бы на это. Она — вылитая образцовая секретарша из учебника. Я едва успела спасти нашего дорогого жирафа. Чувствую, что сэр Юстас с наслаждением швырнул бы его на землю.
Возвращаясь к нашей экспедиции — после отказа сэра Юстаса мисс Петтигрю заявила, что останется дома на случай, если она понадобится. А в самую последнюю минуту Сьюзен прислала сообщить, что у нее мигрень. Итак, полковник Рейс и я поехали одни.
Он странный человек. В компании это не так заметно. Однако наедине воздействие его личности почти непреодолимо. Он становится еще молчаливее, и тем не менее его молчание более красноречиво, чем слова.
В тот день мы ехали в Матопос через небольшой желто-бурый кустарник. Все вокруг было погружено в странное безмолвие, кроме нашего автомобиля, представлявшегося мне первым «Фордом», когда-то сделанным человеком! Обивка машины свисала клочьями, и, хотя я ничего не понимаю в моторе, даже я могла догадаться, что внутри у него не все так.
Вскоре характер местности изменился. Появились огромные валуны, громоздившиеся самым причудливым образом. Я вдруг почувствовала, что попала в первобытную эпоху. Сейчас неандертальцы казались мне столь же реальными, как когда-то папе. Я повернулась к полковнику Рейсу.
— Здесь когда-то, должно быть, обитали великаны, — сказала я мечтательно. — А их дети были как все дети в наши дни — они играли в камешки, то нагромождая их друг на друга, то сталкивая вниз, и чем искуснее были постройки из камешков, тем больше они радовались. Если бы мне пришлось давать имя этому месту, я назвала бы его «Страной маленьких великанов».
— Вы, может быть, ближе к истине, чем думаете, — веско заявил полковник Рейс. — Простая, примитивная, огромная — такова Африка.
Я согласно кивнула.
— Вы любите ее, не так ли? — спросила я.
— Люблю, но долгое пребывание здесь делает человека, как вы сказали бы, жестоким. Он начинает слишком легко относиться к жизни и смерти.
— Да, — согласилась я, думая о Гарри Рейберне. Он тоже был таким. — Но не жестоким к слабым?
— Есть разные мнения о том, кого считать «слабым», мисс Энн.
В его голосе прозвучала серьезная нотка, которая немного испугала меня. Я почувствовала, что, в сущности, очень мало знаю его.
— Я говорила о детях и собаках.
— Могу определенно сказать, что никогда не был жесток к детям или собакам. Значит, женщин вы не считаете слабыми?
Я задумалась.
— Нет, думаю, нет, хотя они, конечно, слабые. Но таковы они в наше время. Папа всегда говорил, что вначале мужчины и женщины бродили по миру одинаково сильные — как львы и тигры.
— И жирафы? — лукаво вставил полковник Рейс.
Я рассмеялась. Все подшучивают над нашим жирафом.
— И жирафы. Люди вели кочевой образ жизни. И только после того, как они осели и женщины стали делать одну работу, а мужчины — другую, женщины стали слабыми. Но внутри, конечно, человек остался прежним — я имею в виду, что он чувствует так же, и вот почему женщины почитают физическую силу в мужчинах: они сами ею некогда обладали, а потом утратили.
— В общем, почти культ предков?
— Что-то вроде.
— И вы действительно в этом уверены? Что женщины поклоняются силе, я хочу сказать?
— Наверное, это правда — если быть честной. Сначала воображаешь, что восхищаешься моральными качествами, но, когда полюбишь, возвращаешься к первобытному, где ценится только физическая сила. Но я не думаю, что все тем и кончается. Если жить в первобытных условиях, тогда конечно, но время уже не то, и, в конце концов, побеждает иное. Всегда побеждает нечто, казалось бы, слабое, гонимое. Оно одерживает верх в единственной сфере, которая имеет значение. Как в Библии, где сказано о том, что вы потеряете жизнь и обретете ее.
— В конечном счете, — задумчиво сказал полковник Рейс, — вы влюбляетесь, а потом разочаровываетесь, если я вас правильно понял?
— Не совсем, но можно и так сказать, если хотите.
— Но я не думаю, что вы когда-нибудь разлюбливали, мисс Энн?
— Да, вы правы, — охотно согласилась я.
— А влюблялись? Я не ответила.
Мы приехали на место, и разговор оборвался.
Выйдя из машины, мы начали медленное восхождение к обзорной площадке. Уже не впервые я ощущала некоторую неловкость в обществе полковника Рейса. Он так надежно скрывал свои мысли за непроницаемыми черными глазами. Он даже всегда немного пугал меня. Я никогда не знала, как себя с ним вести.
Мы молча взбирались на гору, пока не достигли могилы, где лежит Родс, охраняемый гигантскими валунами. Странное, мрачное место, удаленное от людей, — вечный гимн суровой красоте.
Некоторое время мы посидели молча, а затем стали спускаться вниз, слегка, однако, отклонившись от тропинки. Временами нам приходилось нелегко, а один раз мы подошли к крутому склону или скале, которая была почти отвесной.
Полковник Рейс прошел первым, потом повернулся, чтобы помочь мне.
— Лучше я вас перенесу, — неожиданно сказал он и быстрым движением поднял меня.
Я почувствовала, какой он сильный, когда он поставил меня на землю и убрал руки. Железный человек с мускулами, как упругая сталь. И вновь я испугалась, особенно от того, что он не посторонился, а стоял прямо передо мной, пристально глядя на меня.
— Зачем вы здесь на самом деле, Энн Беддингфелд? — спросил он отрывисто.
— Я цыганка, желающая посмотреть мир.
— Да, но это не вся правда. Работа в газете — только предлог. Вы не похожи на журналистку. Вы действуете самостоятельно, в вас есть жадность к жизни. Но и это еще не все.
Чего он хотел от меня? Мне было очень страшно. Я смотрела ему прямо в лицо. Мои глаза не умеют хранить тайны, как его глаза, но могут ответить ударом на удар.
— А зачем вы здесь на самом деле, полковник Рейс? — спросила я в упор.
На мгновение мне показалось, что он не собирался отвечать. Однако он был явно ошеломлен. Наконец он заговорил, и его слова, по-видимому, доставили ему мрачное удовлетворение.
— Тешу честолюбие, — сказал он. — Всего лишь тешу честолюбие. Ведь вы помните, мисс Беддингфелд, что в этот грех впадают ангелы.
— Говорят, — медленно произнесла я, — что вы сотрудник Секретной службы и связаны с правительством. Это правда?
Почудилось ли мне, или он действительно поколебался долю секунды, прежде чем ответить?
— Могу заверить вас, мисс Беддингфелд, что я здесь исключительно как частное лицо, путешествующее ради собственного удовольствия.
Размышляя потом над его ответом, я нашла его несколько расплывчатым. Но, вероятно, полковник не случайно ответил так.
Мы молча вернулись к машине. На полпути обратно в Булавайо мы остановились выпить чаю в какой-то развалюхе у дороги. Хозяин копался в саду, и, казалось, был раздосадован тем, что ему помешали. Но тем не менее любезно обещал посмотреть, что можно сделать. После бесконечного ожидания нам принесли черствые кексы, тепловатый чай и молоко. Затем хозяин снова исчез в своем саду.
Как только он ушел, нас окружили кошки, целых шесть штук, все они разом жалобно замяукали. Вымогательство было оглушительным. Я раздала им кусочки кекса. Они жадно сожрали их. Тогда я вылила все наше молоко в блюдце, и они стали бороться за обладание им.
— О, — вскричала я с негодовании, — их морят голодом! Это низко. Пожалуйста, пожалуйста, закажите еще молока и кексов.
Полковник Рейс без слов пошел выполнять мою просьбу. Кошки снова принялись мяукать. Полковник вернулся с целым кувшином молока, и кошки вылакали его всё.
