Морис Леблан - Арсен Люпен против Херлока Шолмса
— Понял.
— Будьте здоровы, мэтр. До встречи в будущем году в этом мире или в ином.
— До завтра.
Спустя несколько минут Шолмс услышал шум удаляющегося автомобиля и в тот же момент в глубинах «Ласточки» громко зачихал мотор. Яхта тронулась в путь.
К трем часам дня они вышли из устья Сены и оказались в открытом море. В это время, растянувшись на койке, к которой был привязан, Херлок Шолмс крепко спал.
На следующее утро, утро десятого, последнего дня войны двух великих противников, в «Эко де Франс» появилась симпатичная заметка:
«Вчера Арсен Люпен издал декрет о высылке английского сыщика Херлока Шолмса. Декрет был подписан в полдень и приведен в исполнение в тот же день. В час ночи Шолмс уже высадился в Саутгемптоне».
Глава шестая
Второй арест Арсена Люпена
С восьми утра улица Крево, что между проспектом Булонского леса и авеню Бюжо, была запружена двенадцатью фургонами, перевозившими вещи. Господин Феликс Дэви покидал занимаемую им квартиру на пятом этаже дома № 8. А эксперт господин Дюбрей, объединивший в одну квартиру шестой этаж этого же дома и шестые этажи рядом стоящих домов, по чистой случайности, поскольку эти господа между собой были незнакомы, в этот же день отправлял коллекции мебели, ради которых его ежедневно посещали зарубежные партнеры.
Обитатели квартала заметили одну любопытную деталь, хотя заговорили о ней лишь гораздо позднее: ни на одном из двенадцати фургонов не стояло имени и адреса отправителя и ни один из сопровождавших их грузчиков не задержался в соседней пивной. Они работали так споро, что к одиннадцати часам все было закончено. В квартирах оставались лишь клочки бумаги и какие-то тряпки, что всегда после отъезда жильцов валяются в углах пустующих комнат.
Господин Феликс Дэви, элегантный молодой человек, модно и со вкусом одетый, держа в руках тросточку, вес которой свидетельствовал о необычайно развитой мускулатуре ее владельца, господин Феликс Дэви мирно вышел из дома и уселся на скамеечку в поперечной аллее, пересекающей проспект напротив улицы Перголез. Рядом с ним на скамье читала газету просто одетая женщина, а возле нее малыш копал лопаткой песок.
Спустя некоторое время господин Феликс Дэви, не поворачивая головы, осведомился у женщины:
— Что Ганимар?
— Ушел с девяти утра.
— Куда?
— В префектуру.
— Один?
— Один.
— Ночью не приходили телеграммы?
— Ни одной.
— Вам в доме все так же доверяют?
— Все так же. Оказываю мелкие услуги госпоже Ганимар, а она мне рассказывает, что делает муж… Мы все утро провели вместе.
— Хорошо. До нового указания продолжайте приходить сюда каждый день в одиннадцать.
Он поднялся и отправился в «Китайский павильон» возле ворот Дофин, где съел скромный завтрак из двух яиц, овощей и фруктов. Затем возвратился на улицу Крево и сказал консьержке:
— Поднимусь на минутку наверх и потом отдам вам ключи.
Осмотр квартиры закончился в комнате, служившей рабочим кабинетом. Там он взялся за газовую трубу с гибким наконечником, свисавшим вдоль камина, вынул медную пробку и, прикрепив туда маленькое устройство в виде рожка, подул внутрь.
Ответом ему был легкий свист. Поднеся трубу ко рту, он прошептал:
— Никого, Дюбрей?
— Никого.
— Мне можно подняться?
— Да.
Положив трубу на место, он задумался.
«Нет пределов для прогресса. Наш век буквально кишит мелкими изобретениями, делающими жизнь и в самом деле очаровательной и прекрасной. И такой забавной!.. Особенно если умеешь играть ею так, как я».
Он взялся за мраморную лепку камина. Целая мраморная пластина сдвинулась с места, а висевшее над ней зеркало скользнуло вниз по невидимым рельсам, открывая зияющее отверстие, в котором виднелись первые ступеньки лестницы, сооруженной внутри камина. Ступени были удивительно чистыми, из тщательно отполированного чугуна, а стены вокруг выложены белоснежной фарфоровой плиткой.
Он стал подниматься наверх. На шестом этаже было точно такое же отверстие над камином. Возле него ожидал господин Дюбрей.
— У вас все закончено?
— Все.
— Все вывезли?
— Абсолютно.
— А персонал?
— Осталось лишь трое сторожей.
— Пошли.
Один за другим они тем же путем поднялись на этаж прислуги и вышли в мансарду, где находились три человека, один из которых глядел в окно.
— Ничего нового?
— Ничего, шеф.
— На улице спокойно?
— Да.
— Еще десять минут, и уеду отсюда насовсем… Вы тоже уходите. А пока, едва заметите на улице что-нибудь подозрительное, немедленно дайте мне знать.
— Я не снимаю пальца с сигнала тревоги, шеф.
— Дюбрей, вы предупредили грузчиков, чтобы не трогали провода этого звонка?
— Конечно, все работает отлично.
— Ну тогда я спокоен.
Оба спустились обратно в квартиру Феликса Дэви. Поставив на место мраморную плиту, он радостно воскликнул:
— Дюбрей, как хотелось бы посмотреть на их физиономии, когда они найдут все эти замечательные фокусы, предупреждающие звонки, целую сеть электрических проводов, акустические трубы, невидимые переходы, движущиеся паркетины, запрятанные в стенах лестницы… Великое множество ловких трюков!
— Какая реклама для Арсена Люпена!
— Реклама, без которой вполне можно было бы обойтись. Жаль покидать такое жилье. Придется все начинать заново, Дюбрей, все делать по-другому, конечно, ведь никогда нельзя повторяться. Ах, проклятый Шолмс!
— А он случайно не вернулся обратно?
— Каким образом? Единственный пароход из Саутгемптона отходит в полночь. Из Гавра есть один поезд, отправляющийся в восемь утра и прибывающий в Париж в одиннадцать одиннадцать. Поскольку он не сел на двенадцатичасовой пароход, а он на него не сел, ведь я дал капитану абсолютно точные указания, он сможет быть во Франции лишь сегодня к вечеру, проехав через Ньюхевен и Дьеп.
— Если только захочет вернуться.
— Шолмс никогда не сдается. Он вернется, но слишком поздно. Мы будем уже далеко.
— А мадемуазель Дестанж?
— Через час мы встречаемся с ней.
— У нее?
— Нет, к себе она вернется лишь через несколько дней, когда улягутся страсти… и мне не придется больше заниматься ею. Но вам, Дюбрей, нужно поспешить. Погрузка всех наших вещей займет много времени, вам лучше быть на набережной.
— Вы уверены, что за нами не следят?
— Кто? Я опасался лишь Шолмса.
Дюбрей вышел. Феликс Дэви в последний раз обошел комнату, подобрал пару разорванных писем, заметив кусочек мела, нарисовал на темных обоях столовой большую рамку и внутри написал, как на мемориальной доске: «Здесь в течение пяти лет в начале двадцатого века жил Арсен Люпен, джентльмен-взломщик».
