Артур Дойль - Красное по белому
— Завтра в полночь, когда сова прокричит три раза, — произнес первый, который был, по-видимому, начальником.
— Хорошо, — ответил другой, — надо предупредить брата Дреббера?
— Предупредите их, а также и остальных… от девяти до семи…
— От семи до пяти, — ответил второй, и оба силуэта после этого удалились в разные стороны. Последние слова, которыми они обменивались, были, очевидно, паролем, данным на эту ночь. Как только их шаги замерли вдали, Джеферсон Гопп поднялся и помог своим спутникам пролезть в пролом. Затем он скомандовал, и все двинулись в путь напрямик по полю, причем Гопп временами, когда силы оставляли молодую девушку, поддерживал ее или почти нес на руках.
— Скорее, скорее, — шептал он время от времени, — мы находимся как раз на высоте сторожевых будок, и все зависит от нашей быстроты.
Очутившись на большой дороге, они пошли еще быстрее. Им повезло, они только один раз встретились с каким-то человеком, причем были вынуждены скрыться в поле. Возле города молодой охотник свернул в сторону и направился по узкой и крутой тропинке, ведущей в горы. Два острых зазубренных горных ребра вырисовывались в темноте. Между этими выступами и находился небольшой проход, названный долиной Орла, где спутников ожидали лошади.
С тонким инстинктом, который никогда не обманывал его, Джеферсон Гопп шел вперед, пробираясь между камней, или по высохшему ложу горного ручья. Наконец они достигли отдаленного уголка между скалами, где за огромным выступом камня были привязаны верные животные. Молодая девушка села на мула, ее отец, сжимавший мешок с деньгами, вскочил на одну лошадь, а Джеферсон Гопп на другую. После этого все трое направились в горы по тропинке, ведущей мимо глубоких, ужасных пропастей. Вид этих пропастей был так страшен, что заставлял леденить ужасом сердце всякого, не привыкшего к суровым видам горной природы. С другой стороны отвесно поднималась на тысячу с лишком метров громадная, черная и мрачная скала, которая, казалось, угрожала окрестностям. Широкие полосы базальта бороздили красноватую поверхность скалы, придавая ей вид какого-то чудовища с выдающимися боками. С другой стороны невообразимый хаос скал и обломков камня загораживал проход. Посередине этих обломков и скал проложена была тропинка, но такая узкая и неудобная, что по ней могли проехать только очень опытные и привычные к горным поездкам всадники.
Несмотря на эти опасности и препятствия, беглецы ощущали большую легкость на сердце, ибо каждый шаг удалял их все более и более от страшного могущества, от которого они бежали. Но они все еще находились в пределах наблюдения Святых, в чем и не замедлили убедиться очень скоро. Когда они достигли самой далекой, самой уединенной части прохода, Люси вдруг издала восклицание, указывая на вершину горы. На скале, нависшей над ними, ясно обрисовался силуэт часового.
— Кто идет? — воскликнул он в тот момент, как беглецы поравнялись с ним.
— Путешественники, идущие в Неваду, — ответил Джеферсон Гопп, опуская руку на ружье, привязанное к седлу.
Часовой зарядил ружье и начал рассматривать проезжавших, так как их ответ показался ему недостаточным.
— С чьего разрешения? — спросил он снова.
— С разрешения Четырех Святых, — ответил Ферье.
Он по опыту знал, что это был самый могущественный авторитет для мормонов.
— От девяти до семи! — воскликнул часовой.
— От семи до пяти! — подхватил тотчас же Джеферсон Гопп, вспомнив слова, подслушанные им в саду.
— Проезжайте с Богом! — произнес голос сверху.
Немного далее дорога стала удобнее и беглецы пустили лошадей рысью. Оглянувшись назад, они увидели часового, который стоял на своей вышке, опершись на ружье. Фигура этого часового была для них как бы границей, отделявшей их от страны избранных, и они подумали, что заря свободы уже заблестела впереди них.
V.
Ангелы-мстители
В течение всей ночи они следовали безостановочно, между крутых скал, по дорожке, стесненной отовсюду крупными обломками камня. Несколько раз они сбивались с пути, но Гопп был так хорошо знаком с горами, что очень быстро опять находил верный путь.
На рассвете их глазам представилось грандиозное зрелище. На громадном протяжении возвышались многочисленные высокие горные пики, покрытые снегом. Ряд этих пиков примыкал к высокой отвесной горе, на вершине которой росли лиственницы и буки, нависшие вниз, на дорожку, как будто собираясь задавить всякого, кто отважится пройти по ней. И это могло быть на самом деле, потому что местами на тропинке виднелись громадные упавшие деревья.
В ту минуту, когда беглецы вступили на эту тропинку, сверху оторвался большой кусок скалы с растущим на нем деревом и покатился вниз с глухим рокотом, который эхо повторило тысячу раз. Испуганные лошади бросились скакать галопом, несмотря на крайнюю утомленность.
Солнце всходило. По мере того как оно поднималось над горизонтом, снежные вершины одна за другой зажигались розовым светом, подобно блестящим факелам в день торжества. Чудные переливы света и вид ясного, ободряющего дня оттаили сердца беглецов и придали им новые силы.
Они сделали короткий привал на берегу ручейка, вытекавшего из-за выступа скалы. В то время пока лошади переводили дух, путешественники быстро закусывали. Люси и ее отец, очень утомленные, охотно отдохнули бы подольше, но Джеферсон Гопп воспротивился этому.
— В настоящую минуту они идут, наверное, по нашим следам, — сказал он, — поэтому все зависит от быстроты нашего бегства. Как только мы здоровыми и невредимыми достигнем Карсона, мы можем отдыхать всю нашу жизнь.
Весь этот день они не сходили с лошадей и к вечеру подсчитали, что не менее тридцати миль отделяют их от преследователей. С наступлением ночи они выбрали небольшое углубление в расщелине скалы и, прижавшись друг к другу, чтобы лучше укрыться от холода, несколько часов провели в крепком сне.
Было еще далеко до восхода солнца, когда они снова пустились в путь. До этого момента решительно ничего не указывало на то, что их преследуют, и Джеферсон Гопп начал надеяться, что они, наконец, вырвались из власти своих ужасных врагов. Но он еще не знал, как велика и всемогуща власть этого общества, как неумолима рука, которая вскоре должна была их схватить и уничтожить…
К полудню второго дня их провизия подошла к концу. Но охотник, который привык рассчитывать на свое ружье и знал, сколько дичи водилось в этих горах, не мог огорчаться такими пустяками. Джеферсон Гопп сначала отыскал укромный уголок между скалами, куда натаскал сухого хворосту и развел костер, возле которого все трое с удовольствием отогрели озябшее тело. Теперь они находились на высоте более пяти тысяч футов, и холодный воздух давал о себе знать. Спутав лошадей и поцеловав Люси, Джеферсон вскинул ружье на плечо и отправился на охоту, веря в свою счастливую звезду, которая ему должна помочь встретить дичь. Пройдя некоторое расстояние, он обернулся. Молодая девушка и старый Ферье сидели перед огнем, а возле них рисовались неподвижные силуэты лошадей. Охотник продолжал свой путь, и скоро острый выступ скалы скрыл его спутников. Он прошел более двух миль, зорко осматриваясь по сторонам, но не встретил ни малейшего следа какой бы то ни было дичи. Наконец ему стали попадаться отпечатки медвежьих лап на снегу, а кора на некоторых деревьях была обглодана. Прошло еще два или три часа в бесплодных поисках, и Гопп, отчаявшись в успехе, стал уже помышлять о возвращении к оставленным товарищам, когда, подняв глаза вверх, он вдруг вздрогнул от неожиданности. На выступе громадной скалы, в трех- или четырехстах футов над его головой стояло большое животное, по виду походившее на барана, но голову которого венчали два больших ветвистых рога. Это был муфлон, вожак невидимого отсюда стада. Животное, к счастью, стояло, обернувшись в другую сторону, и не почуяло присутствия охотника. Джеферсон Гопп лег на живот и, положив дуло ружья на камень, прицелился и выстрелил. Животное сделало отчаянный прыжок, зашаталось на мгновение на самом краю пропасти и затем упало вниз на камни.
