Сирил Хейр - Простым ударом шила
Как и предсказывал Моллет, после этого коронер объявил следствие официально отложенным. Пока он объяснял членам жюри, что на этом их обязанности временно завершены, Петтигрю пребывал словно в тумане. Он заранее знал суть показаний патологоанатома, тем не менее они произвели на него шокирующее впечатление. Он пытался представить себе эту крохотную, глубоко проникающую рану. «Можно было бы предположить…» — мысленно повторил он слова патологоанатома. Интересно, что тот собирался сказать дальше? Впрочем, это было не так уж важно. Петтигрю и сам мог догадаться. У него было ощущение, что он давно уже это знал. Что там говорил Иделман? «Мы уже все выяснили — даже насчет оружия… Здесь их все называют шилами». Все это вписывалось в «легкомысленный сюжет», как выразилась миссис Хопкинсон! И каким-то кошмарным образом этот «сюжет» воплотился в жизнь, глупый фарс обернулся трагедией. На миг ему показалось, что его сейчас вырвет. Но он быстро взял себя в руки и, оглядевшись, увидел, что все присутствующие встают с мест, а его инспектор Джеллаби кивком приглашает следовать за ним.
Петтигрю покорно поплелся в полицейский участок. Моллет, во время разбирательства скромно сидевший в заднем ряду зала суда, опередил их и, когда они прибыли на место, уже находился в кабинете Джеллаби. Здесь он тоже старался выглядеть настолько незаметным, насколько это было физически возможно при его габаритах, и в течение всей первой части длинной беседы тихо сидел в углу, лениво наблюдая за колечками дыма от своей трубки, поднимавшимися к потолку.
По просьбе Джеллаби Петтигрю подробно описал все, что помнил, о событиях пятницы. Помнил он, по его собственному признанию, не так уж много и, оглядываясь назад, не мог сообщить ничего, что в тот момент вызвало бы подозрения в насильственном характере смерти мисс Дэнвил.
— Вы не видели ничего, что могло послужить орудием убийства? — спросил Джеллаби.
— Нет. Я ничего и не искал. Но комната очень маленькая и почти пустая.
— А с тех пор прошло три дня, за которые было несложно вынести из нее все улики, в том числе и орудие убийства, — сокрушенно добавил Джеллаби. — Это должен был быть весьма необычный инструмент.
— В Контрольном управлении их повсюду в избытке, — сказал Петтигрю. — Думаю, у моей секретарши он тоже есть.
— Что вы имеете в виду, сэр?
— Узкий и очень острый инструмент. Всем известный под названием «шило». Ими протыкают дырки в стопках бумаг, чтобы сшивать их.
— А почему вы уверены, что было использовано именно это орудие?
— Чтобы это объяснить, — устало сказал Петтигрю, — потребуется немало времени.
— Это как-то связано с тем, что кое-кто называет «сюжетом», сэр?
— Так вы уже наслышаны?
— Мистер Моллет передал мне свои заметки о том, что вы ему рассказали сегодня утром, так что я могу избавить вас от докуки рассказывать все снова, если вы позволите зачитать их прямо сейчас.
Он выдвинул ящик стола, достал плотно исписанные листки бумаги и начал читать на удивление точное изложение утреннего разговора. Петтигрю бросил взгляд на Моллета, и ему показалось, что он поймал на его широком добродушном лице сдержанный проблеск самодовольства. Во время их разговора Моллет не делал никаких записей, так что точность воспроизведения была отличным свидетельством феноменальной памяти, которой он гордился.
— Итак, сэр, — закончив чтение, обратился к Петтигрю мистер Джеллаби, — верно и полностью ли здесь изложено то, что вам стало известно по этому делу с момента вашего приезда в Марсетт-Бей?
— Не совсем. Нужно иметь в виду, что все это время я в первую очередь занимался расследованием дела Бленкинсопа и всего, что оно за собой повлекло. А также то, что утром я еще не слышал показаний, данных во время следствия.
— И это подводит нас к тому, что вы сказали нам только что, сэр. Когда на сцене появилось шило?
Петтигрю пересказал то, что помнил из разговора с Иделманом, и что неотступно вертелось у него в голове с момента, когда он услышал показания патологоанатома.
— Я не упомянул о нем сегодня утром в разговоре с инспектором Моллетом, — объяснил он, — поскольку не думал, что оно может иметь к смерти мисс Дэнвил какое-то отношение.
— Не вижу в этом смысла, — лаконично заметил Джеллаби.
— Согласен, — слабо отозвался Петтигрю, — это кажется бессмысленным. Зачем бы Иделману заранее оповещать меня об орудии, с помощью которого он намеревался убить мисс Дэнвил? Но я и не утверждаю, что это сделал он. Однако у меня есть отчетливое ощущение, что, кто бы это ни сделал, он воспользовался именно упомянутым орудием. Спросите у патологоанатома. Впрочем, есть ли во всем этом деле вообще хоть какой-то смысл? Зачем, Боже праведный, кому бы то ни было убивать именно мисс Дэнвил?
Инспектор Джеллаби ничего не ответил. Выражение его лица красноречиво говорило о том, что его обязанность — задавать вопросы, а не отвечать на них.
— Можете ли вы еще что-нибудь рассказать нам, мистер Петтигрю? — спросил он.
— Только вот еще что. Когда я разговаривал с мисс Дэнвил во время обеда в день ее смерти, у меня создалось столь же отчетливое ощущение, что она пыталась мне что-то сообщить.
— Это вы нам уже говорили, сэр.
— Да, но я хотел бы сказать вот что. Причина, по которой я отказался выслушать ее — никогда себе этого не прощу, — состояла в том, что я был уверен: она хочет просто сделать то, что уже сделала накануне вечером: объяснить свой нервный срыв в пансионе «Фернли», который, несомненно, был проявлением ее душевной болезни. Но теперь я почти уверен в другом: она хотела сказать мне нечто другое и очень важное. Вероятно, тем утром что-то случилось или она о чем-то узнала.
— Понимаю, — с сомнением произнес Джеллаби, написал несколько слов в своем блокноте и замолчал. Беседа, похоже, была окончена, по крайней мере на настоящий момент. И тут Моллет, вынув изо рта трубку, откашлялся и сказал почти просительным тоном:
— Есть еще один-два момента, которые надо бы прояснить. Во-первых, меня очень интересует эта запертая дверь. Я имею в виду дверь комнаты, в которой была найдена мисс Дэнвил. Ее, кажется, открыл курьер?
— Да.
— А обычно ключ торчал в двери?
— Этого я не знаю.
— Озадачивает то, что дверь была заперта снаружи. Или ее могли запереть и изнутри? А что насчет окна? Оно было открыто?
— Могу сказать наверняка — оно не было распахнуто настежь. Но было ли оно плотно закрыто, с уверенностью сказать не могу.
Моллет цокнул языком.
— И все это случилось три дня назад, и об этом нет никакой возможности узнать точно. Теперь второй вопрос, — продолжил он. — До вечера четверга кто-нибудь в пансионе «Фернли» знал, что мисс Дэнвил лежала в психиатрической больнице?