Гастон Леру - Призрак оперы
– Мадемуазель, я имею честь просить вашей руки.
– Но у вас уже обе мои руки, мой дорогой жених! О Рауль, мы будем так счастливы! Мы будем играть в будущего мужа и будущую жену!
Рауль подумал: «Через месяц я смогу заставить Кристину забыть „мужской голос“, прояснить эту тайну и покончить с ней. Через месяц она согласится стать моей женой. Пока же мы будем играть!» Это была самая прелестная игра в мире, и они наслаждались ею как малые дети, какими они, в сущности, и были. Влюбленные говорили друг другу изумительные вещи, обменивались вечными клятвами. Мысль, что в конце этого срока, возможно, в живых не будет никого, кто сдержал бы эти клятвы, приводила их в волнение. Они «играли в сердца», как другие играют в мяч; но поскольку это были их сердца, которые они перебрасывали туда-сюда, требовалось большое искусство, чтобы ловить их, не причиняя друг другу боли.
Однажды – это был восьмой день их помолвки – сердцу Рауля все же причинили сильную боль, и он прекратил игру такими глупыми словами: «Я не хочу на Северный полюс!» По своей простоте Кристина не подумала о такой возможности и, только сейчас вдруг осознав опасность игры, горько упрекала себя за это. Она ничего не ответила, и Рауль отправился домой.
Это произошло после полудня в артистической комнате Кристины, где всегда проходили их встречи и где они развлекались, устраивая себе «обеды» с букетом фиалок на столе, состоявшие из нескольких пирожных и двух бокалов портвейна.
В тот вечер Кристина не пела. И Рауль не получил от нее обычного письма, хотя они разрешили друг другу писать каждый день в течение месяца. На следующее утро он поспешил к мадам Валериус, которая сообщила ему, что Кристины нет дома. Она уехала накануне в пять часов вечера, сказав, что вернется через два дня. Рауль был словно громом поражен. Он ненавидел мадам Валериус за то, что та сообщала ему такие новости со столь удивительным хладнокровием. Рауль пытался получить от нее больше информации, но на все его возбужденные вопросы старая дама только отвечала: «Это секрет Кристины» – и поднимала палец, намереваясь, очевидно, воззвать к его благоразумию и успокоить в одно и то же время.
Оставив ее и сбегая по лестнице, Рауль подумал зло:
«Старуха хорошо оберегает девушку».
Где могла быть Кристина? Два дня… Два дня потеряны для счастья, и без того короткого! И в этом он сам виноват! Между ними был уговор, что он уедет в полярную экспедицию. Он изменил свое решение, но не должен был говорить ей об этом. Как глупо он все испортил и на сорок восемь часов стал самым несчастным человеком. Затем Кристина появилась вновь.
Она вернулась с триумфом. Она наконец повторила свой необычайный успех на гала-представлении. После несчастного случая с «жабой» Карлотта не смогла больше петь. Страх, что кваканье может повториться, заполнил сердце примадонны, сцена ее непостижимой катастрофы стала отвратительной для нее. Карлотта нашла способ расторгнуть контракт, и Кристину попросили временно заменить ее. Ее выступление в «Иудейке» было встречено с восторгом.
Рауль, конечно, присутствовал в Опере в тот вечер и был единственным, кто страдал, слыша бесчисленное эхо оваций, потому что видел, что Кристина все еще носит золотое кольцо. Внутренний голос шептал ему: «Она все еще носит золотое кольцо, и ты не тот человек, который дал ей его. Сегодня она опять отдала душу, но не тебе». Голос продолжал: «Если она не скажет тебе, что она делала в эти последние два дня или где она была, ты должен пойти и спросить Эрика».
Виконт поспешил за кулисы и стал ждать Кристину. Она сразу увидела его.
– Пойдемте, быстро! – проговорила она и повела его в артистическую комнату, не очень заботясь о том, что почитатели ее таланта, видя закрытую дверь, ворчали: «Это неприлично!» Едва оказавшись в артистической комнате, Рауль упал на колени. Он клялся, что уедет с полярной экспедицией, и просил ее не отнимать ни одного часа от идеального счастья, которое она обещала ему. Кристина не сдерживала своих слез. Они обнимались, как опечаленные брат и сестра, которые только что пережили общую потерю и пришли, чтобы оплакать ее.
Вдруг она освободилась из его нежного, робкого объятия и, казалось, прислушалась к чему-то, чего он не мог слышать. Затем быстро указала на дверь. Когда Рауль был уже на пороге, она сказала ему так тихо, что он скорее угадал, чем услышал ее слова:
– До завтра, мой дорогой жених. И будьте счастливы – я пела сегодня для вас.
***Назавтра Рауль пришел опять, но, к сожалению, два дня ее отсутствия нарушили очарование их игры. В ее артистической комнате они смотрели друг на друга печальными глазами и не говорили ничего. Он удержался от того, чтобы не крикнуть: «Я ревную! Я ревную! Я ревную!» Но тем не менее она услышала его.
Наконец Кристина сказала:
– Пойдемте отсюда, Рауль. Свежий воздух пойдет нам на пользу.
Он думал, что они отправятся на прогулку за город, куда-нибудь подальше от этого здания, которое он ненавидел, словно это была тюрьма; он чувствовал, что тюремщик передвигается в этих стенах, тюремщик по имени Эрик… Но Кристина привела его на сцену, они сидели на деревянном кольце фонтана, в сомнительной свежести декораций, подготовленных для следующего представления.
В другой раз они бродили по безлюдным дорожкам сада, в котором вьющиеся растения были подстрижены умелыми руками бутафорного мастера, как будто настоящее небо, настоящие цветы и настоящая земля были навсегда запрещены ей и она была обречена не дышать другим воздухом, кроме как воздухом театра.
Ему стало ясно, что Кристина не может ответить на большинство его вопросов, и, чтобы не заставлять ее страдать понапрасну, Рауль старался не спрашивать ее вообще ни о чем. Время от времени появлялся пожарный, издалека наблюдая за их меланхоличной идиллией. Иногда она отчаянно пыталась обмануть его и себя поддельной красотой этих декораций, для того и сделанных, чтобы создавать иллюзии. Ее живое воображение наделяло их такими красками, которые, как она говорила, не соответствовали природным. Она все более оживлялась, в то время как он лихорадочно сжимал ее руку.
– Посмотрите, Рауль, – сказала она ему однажды, – на эти стены, леса, деревья, эти образы, написанные на полотне, – все они были свидетелями любовных сцен, более возвышенных, чем настоящие, потому что они созданы поэтами, возвышающимися высоко над обыкновенными людьми. Так скажите мне, Рауль, что наша любовь здесь, как дома, поскольку она тоже создана и тоже, как ни печально, иллюзия. – Неутешный, он не отвечал. – Наша любовь слишком печальна здесь, на земле, – продолжала она, – давайте возьмем ее в небо! Увидите, как легко это сделать!
