Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз
– Извините. – Шарлотта решительно уселась на сиденье, и оба они были вынуждены подвинуться: толстая женщина – со скрипом китового уса в своем корсете и шорохом тафты, мужчина – в полном молчании.
На своей остановке Шарлотта вышла из омнибуса и прошла по улице, овеваемая легким, но шумным ветром, – те двести ярдов, что отделяли ее от дома, где она родилась и выросла, где семь лет назад познакомилась с Томасом и скандализировала всех соседей, выйдя за него замуж. Ее мать, которая безуспешно старалась найти для нее подходящего мужа, едва Шарлотте исполнилось семнадцать, примирилась с этим браком с большей благосклонностью, нежели та могла себе представить. Может быть, это сопровождалось неким чувством облегчения? И хотя Кэролайн Эллисон была до мозга костей сторонницей традиций, хотя она в равной мере имела также и определенные амбициозные планы в отношении дочери, да к тому же очень чувствительно относилась ко мнениям старших, ничуть не меньше, чем все общество, к которому она принадлежала, но при этом она все же любила своих детей и в конечном итоге осознала, что их представление о счастье может выглядеть совершенно иначе, чем ее собственное понимание того, что приемлемо, а что нет.
Теперь же она даже снисходила до значительной терпимости и даже нежности в отношении Томаса Питта, даже при том, что по-прежнему предпочитала не сообщать своим знакомым, чем он на самом деле занимается. А вот ее свекровь, бабушка Шарлотты, наоборот, не переставала считать это настоящей трагедией и не упускала случая сообщить об этом всем, кто подвернется под руку.
Шарлотта поднялась по ступеням и позвонила в колокольчик. И едва успела чуть отступить назад, когда дверь распахнулась и Мэддок, дворецкий, впустил ее внутрь.
– Добрый день, мисс Шарлотта. Как приятно вас видеть. Миссис Эллисон будет счастлива. Она в гостиной, и в данный момент у нее нет визитеров. Позвольте ваше пальто.
– Добрый день, Мэддок. Да, пожалуйста. Все здоровы?
– О да, вполне, благодарю вас, – автоматически ответствовал он.
От него и не ожидалось ответа; кому какое дело, что у кухарки приступ ревматизма в колене или что горничная простудилась и чихает, а судомойка и кухонная прислуга повредила щиколотку, поскользнувшись, когда тащила ведерко кокса для печки. Настоящую леди не волнуют подобные происшествия внизу. Мэддок так никогда и не понял до конца, что Шарлотта больше не «леди», уже не в том статусе, в каком родилась и выросла в этом доме.
Кэролайн сидела в знакомой с детства гостиной, лениво тыкая иглой в вышивку, но ее мысли были где-то очень далеко, а бабушка раздраженно пялилась на нее, пытаясь придумать какое-нибудь особенно ядовитое замечание. Когда сама она была девочкой, вышивку выполняли с особой тщательностью, а если какая-то дама оказывалась столь несчастлива, что становилась вдовой, лишенной мужа, которого могла бы порадовать своим искусством, то эту скорбную участь следовало нести с достоинством и даже с благоговением и при этом выполнять свои обязанности с должным вниманием и прилежанием.
– Если ты будешь продолжать в том же духе, то исколешь себе пальцы и запачкаешь ткань кровью, – говорила она как раз в тот момент, когда дверь отворилась и дворецкий объявил о приезде Шарлотты. – И тогда это уже ни на что не будет пригодно.
– Оно и так мало на что пригодно, – ответила Кэролайн. И только потом поняла, что кто-то пришел.
– Шарлотта! – Она уронила все вышивальные принадлежности – иголку, кусок льняной ткани, пяльцы, нитки – на пол и поднялась на ноги, радостно и облегченно улыбаясь. – Дорогая моя, как я рада тебя видеть! Ты очень хорошо выглядишь. Как дети?
– Отлично себя чувствуют, мама. – Шарлотта обняла мать. – А ты как? – Она повернулась к бабушке: – Бабушка? Как вы себя чувствуете? – Она отлично знала весь каталог жалоб, который будет ей сейчас зачитан, но было гораздо менее опасным спросить об этом, нежели не спросить.
– Я болею. Страдаю, – ответила старая леди, оглядывая Шарлотту с головы до ног своими острыми черными глазками. Потом недовольно засопела. Это была маленькая толстенькая женщина с крючковатым носом, который в юности считался аристократическим – по крайней мере, теми, кто относился к ней наиболее благожелательно. – Я хромаю. И глохну. Если бы ты посещала нас почаще, то знала бы это и так и не задавала подобных вопросов.
– Я знаю, бабушка, – ответила Шарлотта, решившая со всем соглашаться. – А спросила только потому, чтобы показать, что мне не все равно.
– И впрямь! – проворчала старуха. – Ну, садись и расскажи что-нибудь интересное. Мне еще и скучно. Хотя мне было скучно с тех самых пор, как умер твой дедушка – да и некоторое время до этого. Твоя мать тоже скучает, хотя так и не научилась мириться с этим, как научилась я. Никаких навыков в этом деле. Вышивает плохо и невнимательно. Сама-то я уже слишком плохо вижу, чтоб заниматься вышивкой, но когда могла, то вышивала прекрасно.
– Давайте выпьем чаю. – Кэролайн улыбнулась Шарлотте через голову свекрови.
Подобные разговоры вот уже двадцать лет были неотъемлемой частью ее жизни, и она воспринимала их с должным смирением. Вообще-то ей редко бывало скучно; когда миновал первый период горя после того, как она овдовела, Кэролайн открыла для себя новые интересные занятия. Теперь она имела возможность свободно читать газеты – впервые за всю жизнь любые страницы по собственному выбору. Она стала немного разбираться в политике и в текущих делах, в социальных вопросах, о которых шли споры, и вступила в несколько обществ, в которых обсуждался самый широкий круг проблем. Сегодня ей приходилось трудновато, поскольку Кэролайн решила провести вечер дома, в компании старой леди, а до сего момента к ним не заехал ни один визитер.
– Да, давайте, – приняла предложение Шарлотта, усаживаясь в свое любимое кресло.
Ее мать позвонила горничной и приказала подать чай, сэндвичи, пирожные, свежие пшеничные лепешки и джем, а потом уселась слушать новости, которые могла привезти Шарлотта; еще ей хотелось рассказать той о философской группе, к которой она недавно присоединилась.
Принесли чай, разлили и раздали чашки, и горничная удалилась.
– Ты уже, несомненно, виделась с Эмили, – сделала заявление бабушка, и ее лицо выразило полное неодобрение. – В мое время вдовы не выходили замуж вторично, да еще и сразу же, едва их мужья оказывались в могиле. Неуместная спешка. Совершенно неуместная. И это даже не тот случай, когда она заняла более высокое положение в обществе. Глупая девчонка… Ладно, это я, по крайней мере, могу понять. Но Джек Рэдли! Кто они такие, эти Рэдли, я вас спрашиваю!
