Дональд Томас - Казнь Шерлока Холмса
Оказавшись наедине, мы с Холмсом обсудили события дня.
— Тот пожилой джентльмен — адмиралтейский шпион? — с сомнением спросил я. — Непохоже, чтобы это был он.
Холмс усмехнулся, зажигая от камина свою трубку из вишневого дерева:
— Нет, дорогой Ватсон. Вражеская комбинация включает в себя не два, а три хода. Шпион из Адмиралтейства добывает сведения, старый джентльмен их кодирует, а Хеншель передает. Возможно, он участвует и в разработке шифровального языка.
— Тайнописи, которая вот уже более трех тысяч лет не используется?
— Совершенно верно. Линейное письмо Б уникально. О нем не было известно до тех пор, пока сэр Артур Эванс не обнаружил в Кноссе глиняные таблички. В сущности, эта письменность и сейчас не вполне расшифрована и представляется нам довольно бессмысленным набором каракулей. Найдется ли лучший ключ для шифра! Кстати, первоначальное значение символов линейного письма знать не обязательно. Можно вложить в них собственный смысл. Ни одному криптографу в жизни не придет в голову обратиться для расшифровки кода к древним табличкам!
— Но наши сообщения записываются цифрами!
— Вот именно, Ватсон. Думаю, в понедельник мы обратимся с этим затруднением к человеку, который в подобных вопросах гораздо более сведущ, нежели Адмиралтейство и Скотленд-Ярд, вместе взятые.
В воскресенье мы прошлись по аллее Аддисона и близлежащим улочкам, где некогда, в бытность свою студентом Магдален-колледжа, совершал моцион сам основатель «Зрителя» [24]. Перед прогулкой Холмс уединился в кабинете и набросал какую-то записку. Когда он передавал ее мальчику-посыльному, я успел прочитать адрес: «Л. Стрэкену-Дэвидсону, эсквайру, Бейллиол-колледж». По возвращении, когда в речном тумане уже загорелись нимбы фонарного света, Холмс получил у консьержа ответ — маленькое аккуратное письмецо.
В понедельник утром мы вышли на Терл-стрит и направились туда, где нас ждал консультант. О ректоре Бейллиол-колледжа я был наслышан. Этот высокий худощавый шотландец с кустистыми бровями, знаток Цицерона и римского криминального права, внушал трепет школярам. Студенческий фольклор воспевал его привычку много курить и застегиваться не на все пуговицы. В годы учебы в университете мне не приходилось с ним встречаться, но Холмс заверил меня, что личность этого ученого мужа превосходно описана в известном стишке:
Двадцать сигарет дымящих
И прекрепкий чай кипящий,
Цицерон слегка соленый,
Аппиан в котле вареный,
Двести сочинений пресных —
Получился наш профессор.
— Как-то раз я помог господину ректору избежать последствий неприятной истории, в которую впутался один из его студентов. Нужно было дать отпор мелкому, но весьма назойливому шантажисту. Как вы знаете, обычно я не жду ответных одолжений, но в этот раз решился обратиться к бывшему клиенту за советом, и мистер Стрэкен-Дэвидсон написал мне, что будет рад нас принять.
Мы явились на Брод-стрит, и нас тут же проводили в приемную ректора. Судя по голосам, доносившимся из кабинета через открытую дверь, там шло занятие. Действительно, в креслах сидели двое молодых людей, а профессор увлеченно рассказывал им о противостоянии Спарты и Афин в Пелопоннесской войне, стоя спиной к огню и опершись ладонями о каминную полку.
— Входите-входите! — энергически закивал он. — Лорд Ротон и мистер Сэмпсон разбирают четвертую книгу Фукидида. Пожалуйста, садитесь.
Мы не без труда отыскали пустые стулья в уютном беспорядке комнаты, заваленной книгами и бумагами.
— Прошу вас, милорд, — сказал профессор, повернувшись к одному из студентов.
Ротон, темноволосый юнец с цветущими щеками, растерянно смотрел перед собой. Должно быть, он неплохо провел вчерашний вечер, который должен был скоротать в компании одного лишь Фукидида.
— Тон де-пе-гиг-но-меноу феру… — пробормотал молодой человек, — пери ситоу эк-болин… Следующим летом, когда хлеба заколосились…
— Да-да, — с подлинно шотландским нетерпением проговорил ректор. — Когда же именно это было?
— Это было… То есть, профессор, я полагаю…
Пожалев незадачливого молодого аристократа, Холмс вмешался:
— Думаю, поход сиракузцев на Мессину можно с немалой долей уверенности датировать первым июня четыреста двадцать пятого года до Рождества Христова.
Ректор поднял брови:
— Неужели, мистер Холмс? Спустя две с половиной тысячи лет вы называете точную дату, хотя большинству ученых даже месяц известен весьма приблизительно.
— Все очень просто, профессор. Климатические и погодные условия — это область, в которой сыщик обязан хорошо разбираться. Если учесть, что в Средиземноморье формирование зерна у злаковых культур происходит с двадцатого мая по десятое июня, то вряд ли колосья могли подняться раньше конца весны. Поскольку о жатве речи не было, первая июньская неделя еще не истекла. В этом мои подсчеты, конечно, имеют погрешность, но если принять во внимание приливы и отливы, к которым приурочивали отправление кораблей и высадку на берег, то первое июня оказывается наиболее вероятной датой.
— Боже мой! — добродушно воскликнул Стрэкен-Дэвидсон. — Не думал я, что Фукидид может стать предметом исследования криминалистов. Раз так, нам с вами, лорд Ротон и мистер Сэмпсон, лучше отложить наши штудии. Буду рад принять вас через неделю в этот же час. Надеюсь, что к назначенному сроку вы твердо уясните для себя содержание первых пяти глав. Доброго вам дня.
Молодые люди удалились, почтительно раскланявшись со мной и моим другом.
— Дорогой мистер Холмс! — проговорил ректор, закрывая дверь и пожимая нам руки. — Я счастлив возобновить знакомство с вами, но, признаться, не понимаю, зачем вам, детективу, понадобилось линейное письмо Б. Минутку, я поставлю чайник.
— Сведения о минойской письменности нужны мне для расследования одного дела, профессор. Строго конфиденциального, разумеется.
— Да-да, конечно. Думаю, иначе не потребовалась бы моя помощь.
— Насколько мне известно, вы коллекционируете древние монеты и перстни-печатки.
Стрэкен-Дэвидсон обернулся к нам, не выпуская из рук чайника, и его лицо расплылось в широкой улыбке.
— Вероятно, вы слышали о моих зимних экспедициях на Ближний Восток. Студенты прозвали меня «нумизматом в дахаби» (это египетская лодка). У меня действительно есть собрание монет и несколько печаток. Их, знаете ли, до сих пор можно приобрести на рынках Каира или в западной части Крита, если повезет.
— А приходилось ли вам иметь дело с линейным письмом Б?
— Я с большим интересом слежу за работой сэра Артура Эванса. В его труде «Scripta Minoa» опубликовано немало текстов. Но к сожалению, он сейчас на Крите, и вам вряд ли удастся получить его консультацию.
Холмс кивнул:
— Разрешите задать простой вопрос, профессор: может ли линейное письмо Б служить основой для кода? Прошу вас отнестись к этому со всей серьезностью.
Кустистые брови ректора снова приподнялись.
— Ну разумеется! Линейное письмо и есть код, мистер Холмс! И ничто другое! Причем код столь уникальный, что никому не посчастливилось его толком расшифровать. Прочитано лишь несколько небольших фрагментов, а в остальном приходится довольствоваться догадками. Ученые той школы, к которой принадлежу, с вашего позволения, и я, предполагают, что эти символы фиксируют раннюю форму древнегреческого языка. Отсюда и попытки восстановить транскрипцию текстов. Но львиная доля работы — впереди.
— Древние надписи на табличках пусть ждут своего часа, нам важно другое: может ли линейное письмо Б использоваться для создания современного кода, применяемого в армии или во флоте?
Историк молча протянул нам чашки.
— Во многих из найденных текстов говорится о Кносском дворце, прежде всего об оружейных складах и о кораблях. Однако рисовать пиктограммы от руки — очень трудоемкое занятие, а напечатать их нельзя, поскольку ни один шрифт для такого не пригоден.
— Но полагаю, ученые нашли способ упростить минойское письмо для собственного пользования?
— Да, мистер Холмс. Эту задачу решили знатоки этрусского и вавилонского языка, впервые предложившие перевести пиктограммы в цифры. Каждому значку присваивается номер, и получается своего рода скоропись.
— Можно ли отождествлять символы линейного письма с буквами, имеющими числовое соответствие?
— Нет, — покачал головой профессор. — Эти значки скорее представляют собой слоги, нежели отдельные литеры. — Мой друг издал протяжный вздох облегчения, а Стрэкен-Дэвидсон продолжал: — Поэтому современный код на основе линейного письма Б будет состоять из сгруппированных пар цифр, где каждая пара обозначает слог или другую единицу, выбранную шифровальщиком, а каждая группа — слово. Таким образом можно записать любое сообщение, причем знать исходное значение древних символов не обязательно.
