Агата Кристи - Хикори-дикори
Внезапно он разрыдался. Он плакал как ребенок, отчаянно и безутешно.
Шарп продолжал размышлять вслух:
– Она хорошо знала этого человека. Он взял носок и тихонько засунул в него пресс-папье. Вам знакома эта вещь, мистер Чэпмен? – Он отогнул носок и показал пресс-папье Нигелю.
Тот, всхлипывая, ответил:
– Оно всегда стояло на столе у Пат. Это люцернский лев. – Нигель закрыл лицо руками. – Пат… О Пат! Что я буду без тебя делать? – Потом вдруг выпрямился и откинул назад взлохмаченные светлые волосы. – Я убью того, кто это сделал! Я убью его! Изверг, мерзавец!
– Успокойтесь, мистер Чэпмен, успокойтесь. Конечно, я понимаю ваши чувства. Какая страшная жестокость!
– Пат никому не причиняла зла…
Инспектор Шарп проводил Нигеля до дверей, выражая ему свои соболезнования. Потом вернулся в комнату и, наклонившись над мертвой девушкой, осторожно вытащил что-то из ее руки.
Жеронимо, по лбу которого катились капли пота, испуганно смотрел черными глазами на полицейских.
– Я ничего не вижу, ничего не слышу, верьте мне. Я ничего совсем не знаю. Я с Марией в кухня. Я начинаю готовить минестрони. Я теру сыр…
Шарп прервал его словоизлияния:
– Никто вас не обвиняет. Мы просто хотим кое-что уточнить. Кто был в пансионате после шести часов?
– Я не знаю. Как я могу знать?
– Но вам же прекрасно видно из кухонного окна, кто входит в дом, а кто выходит, не так ли?
– Да-да…
– В таком случае расскажите нам.
– Они все время ходят туда и сюда в это время.
– Кто был дома с шести часов вечера до нашего приезда? Мы приехали без двадцати пяти семь.
– Все, кроме мистер Нигель, миссис Хаббард и мисс Хобхауз.
– Когда они ушли?
– Миссис Хаббард уходила перед чай, она еще на улица.
– Так. Дальше.
– Мистер Нигель уходил полчаса назад, приблизительно. Около шесть часов. Он был очень расстроенный. Он пришел с вами сейчас.
– Ага, хорошо.
– Мисс Валери, она выходила ровно в шесть. По радио как раз время: пип-пип-пип. Она одетая для коктейль, очень нарядный. Она еще не пришла.
– А все остальные были здесь?
– Да, сэр. Все.
Шарп заглянул в записную книжку. Он заметил время, когда звонила Патрисия. Это произошло в шесть минут седьмого.
– Значит, все уже были здесь? А может, кто-нибудь пришел в промежутке между шестью и половиной седьмого?
– Только мисс Салли. Она ходила посылать письмо почтовый ящик и возвращалась.
– Вы не знаете, когда точно она вернулась?
Жеронимо наморщил лоб:
– Она возвращалась, когда были новости.
– Стало быть, после шести?
– Да, сэр.
– А что именно передавали?
– Не помню, сэр. Но не спортивные новости. Потому что, когда по радио спорт, мы выключаемся.
Шарп мрачно усмехнулся. Весьма широкий простор для деятельности. Исключить можно было только Нигеля Чэпмена, Валери Хобхауз и миссис Хаббард. Предстоял долгий, утомительный допрос. Кто был в гостиной, кто нет? Кто мог за кого поручиться? Вдобавок ко всему у многих студентов, особенно у азиатов и африканцев, отсутствовало ощущение точного времени. Так что работенка инспектору предстояла незавидная. Но выполнить ее было необходимо.
Обстановка в комнате миссис Хаббард была гнетущей. Сама миссис Хаббард, еще не успевшая переодеться в домашнее платье, сидела на диване; ее милое круглое лицо вытянулось, в глазах застыла тревога. Шарп с сержантом Коббом сели за маленький столик.
– Наверное, она звонила отсюда, – сказал Шарп. – После шести в гостиной было много народу, но все утверждают, что из холла никто не звонил. Конечно, целиком полагаться на них нельзя, они никогда не смотрят на часы. Но думаю, скорее всего, она звонила в участок отсюда. Вас не было, миссис Хаббард, но ведь вы, наверное, не запираете дверь?
Миссис Хаббард покачала головой:
– Нет… Миссис Николетис всегда запирала, а я – нет…
– Хорошо. Значит, Патрисия Лейн пришла сюда, она была страшно взволнована тем, что вспомнила. Во время разговора дверь открылась, и кто-то заглянул или вошел. Патрисия замолчала и повесила трубку. Почему? Может, потому, что именно этого человека она и подозревала? Или же просто решила, что осторожность не помешает? Оба предположения вполне вероятны, но я лично склоняюсь к первому.
Миссис Хаббард закивала, соглашаясь с инспектором.
Тот продолжал:
– За Патрисией, очевидно, следили. Может быть, подслушивали под дверью. Потом вошли, с явным намерением помешать ей договорить. А потом… – лицо Шарпа помрачнело, – она пошла с Патрисией, непринужденно болтая о пустяках. Может, Патрисия обвинила ее в пропаже соды, а она попыталась оправдаться.
Миссис Хаббард резко спросила:
– Почему вы говорите «она»?
– М-да, забавная вещь – местоимение! Когда мы обнаружили труп, Нигель Чэпмен сказал: «Я убью того, кто это сделал. Я убью его!» «Его», отметьте! Нигель Чэпмен был абсолютно уверен, что убийца – мужчина. Может, потому, что представление о жестокости и насилии связано у него с образом мужчины. А может, он кого-нибудь подозревает. Мы еще успеем выяснить, что к чему. Но я лично склонен думать, что убийца – женщина. Почему? Очень просто. Кто-то пошел с Патрисией к ней в комнату, и она восприняла это вполне естественно. Следовательно, это была девушка. Юноши крайне редко заходят на женскую половину, не так ли, миссис Хаббард?
– Да. Это нельзя назвать непреложным правилом, но оно соблюдается довольно четко.
– Комнаты мальчиков находятся в другом крыле. Если предположить, что разговор Патрисии с Нигелем до его прихода в полицию был подслушан, то подслушать его могла, очевидно, женщина.
– Я вас понимаю. И некоторые девушки действительно проводят полдня, подслушивая под дверьми. – Она покраснела и добавила извиняющимся тоном: – Впрочем, я слишком резко выразилась. Ведь на самом деле, хотя дом наш построен на совесть, часть стен была разрушена и перебрана, а новые перегородки тоненькие, как картонки. Через них все слышно. Правда, Джин действительно любит подслушивать, что есть – то есть. Это у нее в крови. И конечно, когда Женевьев услышала, как Нигель говорит Пат об убийстве матери, она не преминула остановиться, ловя каждое слово.
Инспектор кивнул. Он уже успел побеседовать с Салли Финч, Джин Томлинсон и Женевьев. Он спросил:
– А кто живет рядом с Патрисией?
– С одной стороны – Женевьев, но там надежная старая стена. С другой стороны, ближе к лестнице, – комната Элизабет Джонстон, у нее временная перегородка.
– Круг слегка сужается, – сказал инспектор. – Француженка слышала конец разговора, а собиравшаяся на почту Салли Финч – начало. Следовательно, подслушать было практически невозможно, разве что немножко в середине. Конечно, я исключаю Элизабет Джонстон, живущую за тонкой перегородкой, но, с другой стороны, совершенно точно установлено, что в момент ухода Салли Финч она сидела в гостиной.
– Она постоянно была в гостиной?
– Нет, она заходила к себе за книгой. Как всегда, никто не помнит, когда именно.
– Это мог сделать любой из студентов, – беспомощно сказала миссис Хаббард.
– Если полагаться только на их слова, то да, однако у нас есть кое-какие дополнительные улики.
Он достал из кармана маленький пакетик.
– Что это? – взволнованно спросила миссис Хаббард.
Шарп улыбнулся:
– Волосы… Патрисия Лейн сжимала их в кулаке.
– Вы хотите сказать, что…
В дверь постучали.
– Войдите! – откликнулся инспектор.
Дверь распахнулась, и на пороге вырос Акибомбо. Его черное лицо расплылось в широкой улыбке.
– Простите, – сказал он.
Инспектор Шарп раздраженно перебил его:
– Да, мистер… м-м… что у вас там?
– Простите, но мне необходимо делать заявление. Чрезвычайно важный заявление, проливающий свет на этот печальный трагедия.
– Хорошо, мистер Акибомбо, – покорно сказал инспектор Шарп, – рассказывайте, я вас слушаю.
Акибомбо предложили стул. Он сел, глядя на обратившихся в слух инспектора и миссис Хаббард.
– Благодарю вас. Я начинаю?
– Да-да, пожалуйста.
– Видите ли, иногда у меня бывает неприятный ощущение в области желудок.
– Ай-ай-ай!
– Меня мутит, как выражается мисс Салли, но в действительности меня не совсем мутит. Я хочу сказать, у меня нет рвота.
Инспектор Шарп с трудом сдерживался, выслушивая эти медицинские подробности.
– Да-да, – сказал он. – Очень вам сочувствую. Но вы собирались рассказать…
– Может, это от непривычная пища. У меня здесь, – Акибомбо точно указал где, – очень наполнено. И еще я думаю, меня мутит потому, что нам дают мало мясо и много… как это говорится… углеродов.
– Углеводов, – машинально поправил инспектор. – Но я не понимаю…
– Иногда я пью маленький таблетка, мятный сода, а иногда порошок для желудок. Что именно – неважно, главное – что из меня сразу выходит много воздуха. – Мистер Акибомбо весьма реалистично изобразил отрыжку. – После этого, – он ангельски улыбнулся, – я чувствую себя гораздо лучше, гораздо лучше.
