Эллери Квин - Застекленная деревня
— Кто кому объявил войну, и кого застрелили? — спрашивал редактор. — Что здесь происходит, судья?
— Всему свое время, Ашер, — успокаивающе произнес судья Шинн. — Как Римембер?
— Цветет. Слушайте, не пытайтесь меня одурачить! В Шинн-Корнерс что-то прогнило, и я не уеду, пока не узнаю, что именно.
Когда Пиг увидел старого Энди Уэбстера в доме судьи, его красноватые глаза расширились.
— Если вас удалось оторвать от ваших хризантем, значит, дело серьезное. Выкладывайте.
— Расскажи ему, Джонни, — вздохнул судья Шинн.
Джонни повиновался. Пиг слушал в настороженном молчании. Раньше он был репортером в большом городе, потом обосновался в Кадбери, женился на Римембер Бэгли, издававшей местный еженедельник, и взял на себя редакторские обязанности. Во время монолога Джонни Пиг посматривал на двух стариков, словно подозревая, что его разыгрывают, но потом его глаза радостно блеснули.
— Везунчик Пиг! — воскликнул он. — Вот это история! Вы имеете в виду, что, если я попытаюсь покинуть Шинн-Корнерс теперь, Римембер придется извлекать дробь из моей задницы? Они не шутят? Но я все-таки попробую.
Джонни остановил его:
— Ну и что вы сейчас можете сделать со своей историей? Пожертвовать ее Ассошиэйтед Пресс? Слушайте, Пиг, мы в ваших руках. До четверга вы все равно не сможете воспользоваться информацией. Почему бы вам не остаться с нами и не освещать процесс?
— Председатель совета обещал мне, Аш, — сказал судья Шинн, — что вам позволят присутствовать на суде в качестве обозревателя. Более того, если вы беспокоитесь из-за других репортеров, даю вам слово, что, если кто-то из них здесь появится, его выставят из деревни. Вы будете нашим единственным представителем прессы. Кто-нибудь еще из ваших сотрудников что-то подозревает?
— Нет.
— А как насчет Римембер? — осведомился судья Уэбстер. — Ваша жена всасывает все, как пылесос.
— С ней я разберусь, — рассеянно отозвался Пиг. — Ладно, договорились. Только если смогу интервьюировать этого… как бишь его? Между прочим, он виновен?
* * *Гостиная Фанни Эдамс выглядела необычно. Большую часть мебели унесли в другие комнаты. Между двумя окнами в передней стене для судьи Шинна установили старый стол орехового дерева с откидной доской и кресло с высокой спинкой. Возле стола поставили резное кресло из гикори для свидетелей. Перед шкафом в углу, содержащим коллекцию шеффилдского столового серебра,[29] собранную тетушкой Фанни, Элизабет Шир поместила для себя маленький столик с тумбочками.
Два ряда из шести складных стульев, взятых в ратуше, были установлены вдоль стены с камином под прямым углом к судейскому месту — они предназначались для присяжных. Принесенный из столовой тетушки Фанни высокий сосновый стол, почерневший от времени, поставили лицом к судье для обвиняемого и защитника. Другие стулья стояли рядами позади мест для присяжных — в переднем ряду восседал Ашер Пиг, положив блокнот на край стола. (Коронера Барнуэлла вызвали назад в Кадбери, и он уехал в машине Пига.)
Без десяти десять все были на месте.
Джозефа Ковальчика привели близнецы Хемас. Его прибытие вызвало спор. Констебль-пристав Хэкетт гнусавым голосом недовольно заметил, что доставка заключенного из угольной кладовой и обратно является одной из его, Хэкетта, официальных обязанностей — близнецы могут присутствовать в качестве дополнительной охраны, но подсудимый находится под его личным надзором и может перевозиться с места на место только под его руководством. Близнецы ответили, что охраняли ублюдка все утро, и посоветовали Хэкетту меньше думать тупой башкой о своей жестяной звезде. Судья Шинн решил спор в пользу констебля-пристава.
— Более того, — добавил он, — в этом суде не место сквернословию. При любом использовании грубых слов, любом оскорблении подсудимого, любом нарушении порядка нарушитель будет нести ответственность за неуважение к суду. Юный возраст не может служить оправданием. Снимите с обвиняемого цепи!
Близнецы связали запястья Ковальчика отрезком цепи, которую обмотали вокруг его пояса и закрепили на спине. К этой цепи был прикреплен другой отрезок, на котором заключенного водили, как пса на поводке. Дейв Хемас держал конец цепи, а Томми Хемас подталкивал скованного человека дулом ружья.
Хьюберт Хемас что-то сказал со своего места, и его сыновья тут же убрали цепи.
— Больше обвиняемый не должен быть скован подобным образом, констебль, — резко сказал судья. — Конечно, вы можете принимать меры предосторожности против возможной попытки к бегству, но это американский суд, а не коммунистический.
— Да, ваша честь. — Берни Хэкетт бросил сердитый взгляд на близнецов. — Этого больше не повторится.
— Все лица, не могущие исполнять обязанности присяжных, не требующиеся в качестве свидетелей или для других целей, пусть покинут зал суда. Дети также не должны здесь находиться. Были созданы условия для заботы о младшем поколении?
Хьюберт Хемас снова заговорил, не вставая со стула:
— Судья, мы решили, что маленькие дети во время заседаний суда будут находиться на территории школы под присмотром Селины Хэкетт, которая не может быть присяжной из-за глухоты, старших девочек вроде моей Эбби и Синтии Хэкетт, а также Сары Избел.
— Все лица, обращающиеся к суду, должны вставать с места, — предупредил судья Шинн.
Челюсть Хьюба Хемаса отвисла.
— Да, судья. — Он неуклюже поднялся и снова сел. Кто-то — Джонни показалось, что это Пру Пламмер, — громко хихикнул. Хемас покраснел.
Джонни интересовало, почему судья постарался унизить всемогущего председателя деревенского совета. Это не казалось необходимым. К чему раздражать Хемаса, если целью было провести процесс настолько гладко, чтобы скрыть намеренные нарушения, которые они запланировали?
— Обвинение и защита готовы к отбору жюри?
Эндрю Уэбстер и Феррис Эдамс встали и ответили утвердительно.
Джонни усмехнулся про себя. Судья Шинн галопом несся к намеченной цели. Суд не был официально созван, обвинение «народа против Ковальчика» не было зачитано. Читающие протокол могли подумать, что судить готовятся Энди Уэбстера.
Но, взглянув на лицо Джозефа Ковальчика, Джонни сразу утратил чувство юмора.
Заключенный сидел у соснового стола рядом с Эндрю Уэбстером, застыв, как человек, ожидающий пулю в спину. Оба юриста сочли разумным не открывать свои планы Ковальчику, и он, безусловно, думал, что его судят по-настоящему.
Ковальчик постарался придать себе достойный вид. Его волосы были аккуратно причесаны, ему удалось кое-как отскрести с кожи угольную пыль; благопристойность облику придавал темный галстук, очевидно, из гардероба пастора Шира. Но его лицо этим утром казалось еще более серым, глаза — еще более запавшими, а их взгляд — еще более робким. След ушиба на нижней губе стал белым. Ковальчик сидел, вцепившись в край стола обеими руками.
