Уолтер Саттертуэйт - Кавалькада
На ней была часть туалета, который описала госпожа Шрёдер. Черное шелковое платье без рукавов и черные шелковые чулки. Но ни туфель, ни шляпки, ни накидки не было. Если бы не легкое покраснение кожи, можно было подумать, что она спит. Глаза закрыты, худое симпатичное личико стало несколько плоским, кожа уже не так туго обтягивала скулы. Короткие русые волосы, веером рассыпавшиеся вокруг лица. Руки сложены на груди — одна поверх другой. Я заметил, что ногти у нее на руках изумрудного цвета. Ногти на ногах под прозрачным шелком были того же цвета. На шее небольшие синяки.
— Бог мой! — Это воскликнул Пуци. Наклонив голову, чтобы не зацепить дверной проем, он вошел в комнату и застыл на месте. — Она что?.. — Он сглотнул слюну и поперхнулся.
— Еще как. — Я поднял ее левую руку за запястье. Рука была вялая — трупное окоченение пропало. Я отпустил руку, но ее холод так и остался у меня на пальцах. — Похоже, в ночь с понедельника. — Я вытер руку о брюки.
Я не знал Нэнси Грин, но когда я смотрел на ее тело, распростертое на кровати, то ощутил горечь утраты, такую же сильную и гнетущую, как если бы я ее знал.
Все дело в этом дурацком лаке для ногтей. Ярко-зеленые ногти — девушка выбрала этот цвет как будто в тон своей фамилии, возможно, шутки ради — делали ее совершенно особенной, не похожей на других, и вот ее не стало — она ушла навсегда.
— Фил, — сказал Пуци, — надо уходить. Надо линять, пока не нагрянула полиция.
Я повернулся к нему.
— Даже не думайте, Пуци. Госпожа Шрёдер знает мое имя. И где я остановился.
Он оглянулся на дверь словно в раздумье, не выйти ли в коридор и не разделаться ли с госпожой Шрёдер. Потом снова повернулся ко мне, уныло опустив плечи.
— Позвоним Биберкопфу, — сказал я.
Сержант Биберкопф уже не улыбался.
— Вы знали имя девушки, — упрекнул меня он, — когда разговаривали со мной сегодня утром, ja? И ничего мне не сказали.
— Она мертва с вечера понедельника или с утра вторника, — сказал я. — Если бы я сегодня утром назвал вам ее имя, она все равно была бы мертва.
Мы с Пуци сидели на том же диване. Биберкопф, на этот раз в пиджаке, занял кресло, где до того сидела госпожа Шрёдер. Сама госпожа Шрёдер с влажными от слез щеками и красными глазами отправилась к себе в спальню, помещавшуюся в задней части дома.
Биберкопф обратился ко мне:
— Еще раз расскажите, откуда вы узнали имя девушки.
— Я уже рассказывал.
Он кивнул.
— Тогда вы рассказать мне два раза.
— В списке, — сказал я, — в том списке людей, которые знали, что Гитлер будет в Тиргартене, значился Гуннар Зонтаг.
— Ja, ja. Я с ним разговаривать. Молодой человек.
— Господину Ганфштенглю стало известно, что мисс Грин была его подружкой.
— Зонтаг. — повторил сержант. — Он мне ничего не говорить о мисс Грин.
— Наверное, упустил.
— Он с ней встречаться, когда приезжать в Берлин?
— В этот вторник, — сказал я. — Так говорит госпожа Шрёдер.
Сержант Биберкопф взглянул на Пуци.
— Он сказал мне, что был с Морисом, шофером. Морис говорить то же самое.
Пуци пожал плечами. Он начал было говорить по-немецки, но Биберкопф поднял руку:
— По-английски, пожалуйста. Мы здесь интернационалисты, ja?
— Я понятия не имел, где он был, — сказал Пуци. — Я сам был весь день с господином Гитлером.
— И кто назвал вам имя девушки?
— Рудольф Гесс. В Мюнхене.
— Господин Гесс — личный секретарь господина Гитлера?
— Да.
— Эта девушка. Нэнси Грин. Она тоже член партии?
— Нет, — ответил Пуци, — Просто знакомая Гуннара. Подружка.
— Подружка, а? Любовница?
— Да.
— Он сам жить в Мюнхен и иметь любовницу в Берлин?
— Как я понял, он познакомился с ней в Мюнхене, — сказал Пуци. — Когда она переехала в Берлин, они продолжали поддерживать связь. Он встречался с ней, когда приезжал сюда.
— Значит, он встречался с ней, когда был здесь с господином Гитлером. Неделю назад?
— Да.
— А на этой неделе? Сегодня? Он есть где?
— В Мюнхене.
— Ja? Вы сами в Берлине и знаете, что он в Мюнхене?
— Когда я вчера разговаривал с господином Гессом, он упомянул, что Гуннар в Мюнхене.
— А господин Гесс, он всегда говорит правду?
— Зачем ему врать?
Биберкопф пожал массивными плечами.
— Кто знает? — Он повернулся ко мне. — Значит, так, господин Пинкертон. У вас было время осмотреть комнату мисс Грин. Провести расследование, ja?
— Я осмотрелся только мельком, — признался я.
— И оставили везде отпечатки пальцев?
— Я старался соблюдать осторожность.
Он кивнул.
— Как вы думаете, что произошло здесь ночью в понедельник?
— У нее вмятина на затылке. И синяки на шее.
Он повернулся к Пуци.
— Вмятина? Vertiefung?
Пуци кивнул.
— Думаю, сначала он ее ударил, а потом задушил.
Он кивнул, его розовое лицо было мрачным.
— Вмятина на голове. Значит, вы осмотреться только мельком, ja? Понятно.
— Мне это не доставило ни малейшего удовольствия.
— Ja. — Он кивнул. — Ja. Тогда скажите. Зачем он сначала ее ударить?
— Наверное, затем, чтобы не сопротивлялась, когда он будет ее душить. А может, ему не хотелось, чтобы она знала, что умирает.
— Ja, от большого уважения к этой девушка.
— Он уложил тело на кровать, сложил ей руки на груди.
— Может, он хотел показать, что уважает ее.
— Может быть. Но мне кажется, они знали друг друга. Думаю, она сама привела его.
— Ja? Почему?
— Ее туфли под кроватью. Накидка в шкафу. Кто бы ее ни убил, сомневаюсь, что ему пришло бы в голову раскладывать и развешивать ее вещи.
— Госпожа Шрёдер сказала, что дверь была заперта.
— Да. И ключ мисс Грин лежит на столике около кровати. Значит, у того, кто ее убил, был другой ключ.
— Если у него был ключ, у него не было необходимость приходить вместе с ней.
— Может, и так. Но если он пришел после нее, она должна была знать о его приходе. В комнате нет следов борьбы.
— Он мог прийти до нее и ждать. Она входит, он наносит удар. Потом душит, как вы сами сказали.
— Возможно. Но почему? Какой у него мотив?
— Может, он сумасшедший. Тогда ему не нужен никакой мотив.
— Ладно, но почему именно она? Откуда он мог знать, когда можно незаметно проникнуть в дом и подняться по лестнице? И зачем ему после всего этого вешать накидку в шкаф? В кошельке у нее были деньги, на комоде — безделушки. Ничего не пропало.
— Может, ему хотелось одурачить глупых полицейских.
