Джо Алекс - Ад во мне
— Слушаю вас очень внимательно… — сказал Грант, — но, признаюсь, несколько растерялся. Раз уж вы доказали, что никто из нас не мог убить Кнокса, то можно было бы сделать только единственный вывод: Кнокс жив. Но мы все знаем, что, к сожалению, это неправда.
— Да, Кнокс убит, в этом нет ни малейших сомнений. Я занимаюсь столь тщательным анализом всех «за» и «против», касающихся присутствующих здесь, чтобы в ходе кропотливого, хоть и необходимого отбора доказать полную невиновность невинных и уличить убийцу. Такова ведь наша единственная задача, не правда ли?
Сказанным ранее я хотел доказать: преднамеренное убийство мог совершить только человек, знавший, что Кнокс полетит именно этим, а не другим самолетом. А мог это знать только тот, кому сам Кнокс сказал об этом, или тот, кто получил информацию из другого источника. Естественно, такой человек должен был купить билет позже Кнокса или же раньше его, зная уже, что тот намеревается лететь этим самолетом. Только Кроу могла бы отвечать таким требованиям, но ее роль совершенно иная, и у меня нет ни малейшего повода не верить ей, поскольку ясно, что она не лжет, во что я, в свою очередь, верю, потому что такая ложь убийственна: она бросила бы на нее подозрение уже в начале расследования и превратила бы преднамеренное убийство в глупую и безответную аферу, которую самый тупой сотрудник полиции раскрыл бы через пять минут после выяснения обстоятельств убийства. А я должен признаться, что не считаю убийцу глупцом, хоть он и не идеальный убийца… Он совершил несколько ошибок… Но об этом позже.
Он глубоко вздохнул и продолжил:
— Перейдем сейчас ко второй возможности, а именно: убийство могло вообще не планироваться. Следовательно, убийство в состоянии аффекта. Например, Робертс мог заметить Кнокса при входе в самолет.
— Однако не заметил, — сказал Робертс, — я уже говорил вам об э́том.
— Да, помню прекрасно, что вы это отрицали. Но, расследуя дело об убийстве, мы имеем дело лишь с вашим голословным отрицанием, которое вы не можете подтвердить никакими доказательствами. Поэтому я должен предположить, что вы могли узнать его сразу при входе в самолет. Дальше события могли развиваться так: вид этого человека совершенно ошеломил вас, но, когда вы сели на свое место, ненависть ярким пламенем полыхнула у вас в душе! Прошу прощения за мелодраматическую нотку, но вот пришла первая минута свободы, и сразу же, с первых шагов, судьба сталкивает вас с человеком, которого вы, как сами утверждали, могли бы задушить голыми руками! Сидите на своем месте, задыхаясь от ненависти, люди один за другим гасят лампочки у кресел. Наконец вы — один-единственный бодрствующий человек в салоне. Может быть, воспользовавшись тем, что никто не мог вас видеть, подгоняемый чудовищной ненавистью и даже не строя поначалу какого-либо определенного плана действий, вы встали и тихо подкрались к его креслу, а позже вид спавшего врага вместо того, чтобы остудить вашу злость, лишь усилил ее? Прошу поразмыслить: вы отсидели свыше года в тюрьме и вышли оттуда с позорным пятном и сломанной жизнью, а тот, чье фальшивое свидетельство стало причиной вашей трагедии, находится абсолютно безоружный в ваших руках! Ответьте мне честно: приняв во внимание такой ход событий, можно предположить, что это вы убили Кнокса?
— Страшно… — Робертс опустил голову, а когда поднял ее, глаза его ничего не выражали. — Вы спрашиваете, была ли у меня возможность убить Кнокса? Хоть я и не убивал его, понимаю вас. В свете того, что вы нам сейчас нарисовали, убийство было возможно и правдоподобно…
Джо покачал головой:
— Вы ошибаетесь: совершить убийство вы не могли, и, следовательно, такое событие неправдоподобно.
— Как это? — Фиджер Джек поднялся с места, опираясь о спинку расположенного перед ним кресла. — Вы говорите серьезно?
— Сейчас не время и не место для шуток, как уже заметила вам Агнесса Кнокс, — сказал Джо, сдерживая улыбку, хоть ему и не было смешно. — Возвращаясь к моему рассказу, прошу вспомнить, что первым делом я дал радиограмму на таможню в Йоханнесбург. Знал, что, если Робертсу не повезет, ему снова придется нести наказание за чужие грехи. Честно говоря, я не знал еще тогда имени убийцы, хотя с первой минуты мои подозрения шли в правильном направлении. Робертс действительно мог убить. У него был сильный мотив и возможность совершить это. Но существовал шанс установить его непричастность или убедиться, что именно он убийца. К счастью, в радиограмме, которую я получил из Йоханнесбурга, было железное и абсолютно неоспоримое доказательство непричастности Робертса к убийству. Доказательство настолько сильное, что он единственный из всех нас наверняка не мог быть убийцей, и его следовало исключить уже с первой минуты расследования. И если я позволил себе какое-то время мучить его вопросами и оставлять в неуверенности, то лишь для пользы дела, чтобы получить как можно больше информации о жизни и характере убитого, о котором Робертс рассказал нам, кстати, очень много необыкновенно интересного.
Итак, все необычайно просто: Кнокс убит ударом длинного кинжала, который убийца по понятным соображениям вынужден был оставить рядом с трупом. Вынужден, ибо знал, что весь самолет и все присутствующие на борту будут подвергнуты тщательному личному досмотру, если оружие не найдут. А этого он не хотел ни в коем случае. Далее. Не делать лишних движений в темноте с окровавленным кинжалом в руке было для убийцы делом первоочередной важности. Орудие убийства могло оставить случайный след на его одежде или послужить уликой иного рода. Передвижение с кинжалом представляло громадный риск, ведь почти каждый ребенок в наши дни читает детективы, и почти все знают, какие чудеса творят химические анализы в полицейских лабораториях. Так или иначе рассуждал убийца, но он, совершив убийство, сунул кинжал под плед, которым была укрыта его жертва. Таким образом, действуя в перчатках, — а я уверен, он был не настолько безрассуден, чтобы оставить на рукоятке отпечатки пальцев, о которых, кстати, знают теперь даже ученики начальных классов, — он тут же избавился от смертоносного оружия. Проще и безопасней оставить его у трупа. Убийца был уверен: с этой минуты все следы уничтожены и никто никоим образом не сможет обвинить его в преступлении, что бы позже ни случилось. На первый взгляд, рассуждение здравое. Но одновременно убийца исключил из списка подозреваемых лицо, наиболее вызывающее подозрение, — Робертса! Ибо у Робертса не было кинжала, которым убили Ричарда Кнокса. Вам всем известно содержание радиограммы из таможни. В ней перечислены все предметы, которые находились у Робертса при себе. С педантичностью, достойной настоящих таможенников, чиновники из Йоханнесбурга сообщили мне даже о зажигалке, найденной в его одежде. Представляю, с какой готовностью сообщили бы они нам о кинжале! Так что по требованию адвоката Робертса таможенники из Йоханнесбурга должны будут свидетельствовать под присягой, что при посадке в самолет у него не было при себе кинжала, которым убит Кнокс! А если не было, то где он мог его взять после того, как погас свет? Значит, Робертс не мог убить, так как не располагал орудием убийства! Исключено также, что он мог пронести длинный нож с широкой солидной рукоятью во время личного досмотра. Нельзя предположить и того, что после наступления темноты он начал искать орудие убийства в чужих сумках и чемоданах, блуждая наобум по салону. Это явная чепуха по многим причинам, из которых первая такова: Робертс, войдя последним и сев в первом ряду, не был в состоянии ориентироваться, кто и где сложил свои вещи? И мог ли он вообще рассчитывать на находку такого большого и необходимого для нанесения удара оружия? Чепуха и еще раз чепуха! Ни один суд в мире не согласился бы рассматривать дело, опирающееся на столь абсурдные и невозможные в реальности предположения. И оказался бы прав. Следовательно, Робертс может себя поздравить: несмотря на внешне неблагоприятное стечение обстоятельств, он — вне всяких подозрений.
