Эрл Гарднер - Дело о сумочке авантюристки
– Собственно, вы мне так ничего и не сказали о Карсоне.
– Я сказал все, что мог.
– Вы ничего не сказали о его деловых качествах.
– Откровенно говоря, из них двоих я бы предпочел иметь дело с Фолкнером.
– Если Фолкнер был главной пружиной в бизнесе, – сказал Мейсон, – то он, должно быть, работал гораздо больше, а получал лишь треть.
– Да, конечно. И он, и Карсон получали определенную сумму. Сумму, которая была зафиксирована и одобрена судом.
– И они не имели права повысить свое жалованье?
– Без согласия Женевьевы – нет.
– А она давала хоть раз согласие?
– Нет, – коротко ответил Диксон.
– А с их стороны были попытки сделать это?
– Неоднократно.
– Насколько я понимаю, Фолкнер не испытывал нежных чувств к своей первой жене?
– Я никогда его об этом не спрашивал.
– Я полагаю, именно Фолкнеру удалось достать сумму денег, чтобы основать фирму «Фолкнер и Карсон».
– Вероятно.
– Карсон был еще молодым человеком, а Фолкнер, видимо, нуждался в свежем взгляде. Это помогло его бизнесу.
– Ничего не могу сказать по этому поводу. Я начал представлять интересы Женевьевы лишь с момента развода.
– Вы знали ее раньше?
– Нет. Но я был знаком с человеком, к которому Женевьева обратилась за помощью. Я бизнесмен, мистер Мейсон, и пытаюсь честно делать свой бизнес. Кстати, вы еще не сказали мне о цели вашего визита.
– В первую очередь мне хотелось бы узнать как можно больше о Харрингтоне Фолкнере.
– Так я и думал. Но я не вижу причин способствовать вам в этом. Несомненно, очень многие захотят узнать о делах Харрингтона Фолкнера. Но частные интересы – это одно, а законные – совершенно другое.
– Вы можете быть уверены, что я спрашиваю на законных основаниях.
– Мне бы хотелось, чтобы вы пояснили мне свои слова, мистер Мейсон.
Тот улыбнулся:
– Я, видимо, буду защищать интересы человека, предъявившего иск Фолкнеру.
– Вы сказали «видимо»? – переспросил Диксон.
– Я еще не решил, браться ли мне за это дело или нет.
– Это еще не делает ваш вопрос законным.
– Я бы так не сказал, – ответил Мейсон.
– Мне, разумеется, не хочется препираться с адвокатом, у которого такое громкое имя, мистер Мейсон. Поэтому вы можете остаться при своем мнении, а я при своем. Если вам это не нравится, постарайтесь убедить меня в обратном.
Мейсон задал вопрос:
– Владея двумя третями акций, Фолкнер, я полагаю, полностью контролировал дела фирмы?
– Полагать вы можете все, что угодно, мистер Мейсон. Одно время я также находил это занятие довольно интересным, хотя вряд ли можно прийти к какому-нибудь твердому заключению, основываясь только на предположении. Для этого нужны факты.
– Разумеется, – ответил Мейсон. – Поэтому я и задал вопрос.
– А я предпочитаю воздержаться от ответа, – учтиво сказал Диксон.
Мейсон взглянул на поверенного:
– Иногда уклончивый ответ дает больше информации, чем категорический, мистер Диксон.
– Совершенно верно, мистер Мейсон. Я тоже не раз приходил к такому выводу. Кстати, когда я спросил вас, почему вы заинтересовались трагической смертью мистера Фолкнера, вы, по-моему, ответили, что, видимо, будете представлять некую особу, предъявившую иск к Фолкнеру. Могу я поинтересоваться, в чем состоит сущность этого иска? Почти уверен, что вы не захотите ответить мне на этот вопрос.
– Иск этот связан с составом лекарства для лечения рыбок, – заметил Мейсон.
– О, вы имеете в виду то лекарство, которое нашел Том Гридли? – поинтересовался Диксон.
– Вы, похоже, хорошо осведомлены, мистер Диксон.
– Приходится наводить справки, когда в деле замешана твоя подопечная, мистер Мейсон.
– Что ж, вернемся к нашему разговору, – продолжил адвокат. – Итак, Фолкнер прочно сидел в седле, пока Женевьева внезапно не потребовала развода. Совершенно очевидно, что она должна была получить от него свою долю.
– Это уже давно решенный вопрос, мистер Мейсон.
– Да, но это решение, должно быть, встало Фолкнеру поперек горла. Из всесильного босса он вдруг превратился в равноправного пайщика.
– Разумеется, – с известной долей самодовольства ответил Диксон. – Но с тех пор, как закон штата считает супругов равноправными партнерами, жена имеет право на получение того, что оговорено при подписании брачного договора.
– Вы разговаривали по этому поводу с Фолкнером?
– О да.
– Он рассказывал вам о подробностях?
– Конечно.
– Он сам пришел к вам и сообщил об этом добровольно?
– Но, послушайте, мистер Мейсон, вряд ли вы действительно думаете, что такой человек, как Фолкнер, станет бегать ко мне, чтобы сообщить ту или иную деталь.
– Но вы были заинтересованы в этом?
– Естественно.
– Значит, я могу предположить, что вы спрашивали его об этом?
– О тех вещах, о которых я хотел знать, да.
– И вам было интересно знать обо всем?
– Я не знаю, знал ли я обо всем, мистер Мейсон, потому что не знал, чего еще не знаю. Я знаю только то, что знаю. – И Диксон улыбнулся адвокату, желая показать, что он готов идти навстречу Мейсону, сообщив ему те сведения, которые известны ему самому.
– Могу я поинтересоваться, когда вы последний раз разговаривали с Фолкнером? Полиция рано или поздно все равно задаст вам этот вопрос.
Диксон, не торопясь, поднес палец к лицу и начал разглядывать свой ноготь.
– Я полагаю, что вы разговаривали с ним вчера вечером.
Диксон поднял глаза:
– Что заставляет вас так думать?
– Ваша нерешительность.
– Я просто задумался.
Мейсон улыбнулся:
– Нерешительность можно назвать и задумчивостью, но она тем не менее остается нерешительностью.
– Правильные слова, мистер Мейсон. Очень правильные. Хочу сказать вам, что я был в задумчивости и, как следствие, в нерешительности. И я до сих пор не знаю, отвечать ли мне на ваш вопрос или подождать, пока меня не спросит об этом полиция.
– У вас есть причины не отвечать мне?
– Я сам себе задаю этот вопрос.
– Есть нечто, что вы хотели бы скрыть?
– Разумеется, нет.
– В таком случае я не вижу причин молчать.
– Возможно. Да, наверное, я смогу это сделать. Отвечу вам на вопрос.
– Итак, когда вы последний раз разговаривали с Фолкнером?
– Я действительно разговаривал с ним вчера.
– В какое время?
– Вы имеете в виду наш личный разговор?
– Я хочу знать, когда вы разговаривали с ним с глазу на глаз и когда по телефону.
– Что заставляет вас думать, что я разговаривал с ним по телефону, мистер Мейсон?
– Потому что вы дифференцируете личный разговор и просто разговор.
– Боюсь, мистер Мейсон, что вы играете со мной, как кошка с мышкой.
