Роберт Голдсборо - Смерть в редакции
Мое внимание к газетам многократно усиливается, когда мы ведем дело, а, по моему мнению, выяснение обстоятельств смерти Хэрриет Хаверхилл таким делом и являлось, несмотря на то, что у нас не было клиента и не грозило получение гонорара. Поэтому в воскресенье, поднявшись раньше обычного, я прежде всего схватился за «Газетт», хотя, как правило, начинаю с «Таймс».
Интересующий меня материал размещался на третьей полосе, под самой свежей фотографией Ниро Вульфа, подаренной мною Лону несколько месяцев назад. Заголовок гласил: «Ниро Вульф утверждает: Хаверхилл была убита», а сама статья занимала четыре колонки. Не стану утомлять вас подробным пересказом, ее суть сводилась к следующему: «знаменитый частный детектив» утверждает, что полиция ошибается в отношении самоубийства, на самом деле имело место убийство. Лон искусно аранжировал ответы Вульфа, полученные во время телефонного интервью, и дополнял их высказыванием инспектора Кремера, который утверждал, что у полиции нет никаких оснований считать прискорбное событие злонамеренным актом. Правда, для подстраховки Кремер добавил: «Мы, конечно, проведем полное расследование различных версий, как бы нелепо они ни выглядели». Сказано довольно коряво, но точно.
Здесь же приводилось высказывание Дэвида Хаверхилла, который заявил, что высоко пенит участие мистера Вульфа, однако смерть мачехи, вне сомнения, явилась следствием самоубийства, и он не хотел бы, чтобы это прискорбное событие превращалось в балаган.
Я прочитал все это, сидя на своем любимом месте в кухне, поглощая завтрак и кофе. Фриц пыхтел над подносом, готовясь отправиться к Вульфу. Выждав, когда я закончу чтение, он сообщил с несчастным видом:
— Арчи, эти люди опять звонили. До того как вы спустились сюда, было уже три звонка — из «Таймс», «Ньюс» и с телевидения. Все хотят поговорить с боссом по поводу статьи в «Газетт». Кроме того, звонил мистер Бишоп и сообщил, что некто по имени Кэролайн будет здесь вместе с остальными во второй половине дня. Я все записал и сложил записки на вашем столе.
Поблагодарив его и постаравшись усилием воли стереть все признаки обеспокоенности со своей физиономии, я сказал, что весь этот шум в конечном итоге окажется полезным для нашего дела, так как послужит отличной рекламой. Но Фриц видел меня насквозь. Прекрасно зная, что мы ничего с этого дела не получим, так как клиента у нас нет — это было прямо заявлено в «Газетт», он имел полное право пребывать в хандре.
С хандрой или без оной, но я оставил его принимать звонки на кухне и отвечать всем, что я перезвоню позже, а сам отправился в кабинет, прихватив с собой обе газеты и кофе. Статья, посвященная Вульфу, была лишь частью материала о кончине Хэрриет Хаверхилл. В «Газетт» имелись также редакционная статья, восхвалявшая ее стиль руководства, пространная биография, большое количество фотографий и информация о предстоящей церемонии прощания, «имеющей место быть» в церкви Риверсайд.
«Таймс» опубликовала обширную статью в разделе некрологов и материал от редакции — даже более хвалебный, чем в «Газетт». Редакторы «Таймс» называли ее «достойным, честным и благородным конкурентом», внесшим огромный вклад в повышение уровня журналистики как в Нью-Йорке, так и во всей стране.
Покончив с чтением, я набрал номер спальни Вульфа и сказал:
— Предполагаю, вы уже прочитали газеты?
— Да, проворчал он.
— Да развеселитесь же вы. Они опубликовали самый лучший из ваших портретов. Неужели вы потеряли способность радоваться?
— Содержание удовлетворительное. Что вы от меня хотите?
— Во-первых, сообщаю: Кэролайн прибудет сегодня вместе с остальными. Во-вторых, телефоны снова не умолкают. В частности, звонили из «Таймс». Фриц беседует со всеми из кухни. Какие будут указания по поводу наших возможных ответов?
— Просто говорите всем о моей уверенности в том, что мы имеем дело с убийством. Если они потребуют объяснений, а они наверняка сделают это, отвечайте, что таковых у меня не имеется. Что же касается остальных вопросов, то, полагаю, для ответа на них вполне хватит сочетания вашего опыта с вашим интеллектом и вашей же интуицией.
Он бросил трубку, прежде чем я успел отреагировать на последнее высказывание, которое, как мне показалось, можно расценивать как комплимент. Хотя, имея дело с Вульфом, ни в чем нельзя быть уверенным до конца.
Явился Фриц с еще семью записками, и я приступил к ответам на звонки, что заняло без малого час. Все мои собеседники, само собой, тянули одну и ту же песню: «На каком основании Вульф считает, что произошло убийство?». И все они отваливали от меня с пустыми руками, что приводило их в некоторое раздражение. По правде, некоторые проявили себя настоящими хамами. Особенно настырным оказался один телевизионный репортер, известный своим неотразимым шармом и греческим профилем. Парень, поняв, что не получит ответов на свои вопросы, принялся гневно орать, что это всего-навсего рекламный трюк со стороны Вульфа. «Неужели у пузана не осталось ни капли совести?» — услышал я, прежде чем успел бросить трубку. Еще одна охотница за новостями с ТВ заявила, что немедленно выезжает, чтобы проинтервьюировать Вульфа. Энергичная дама, похоже, не услышала моих уверений, что он не примет ее. Через час она в сопровождении двух парней, нагруженных телевизионными причиндалами, появилась у нашего дома. Ребята, наверное, набили себе мозоли на пальцах, давя на кнопку дверного звонка. В конце концов они сдались и засняли все семь ступеней нашей лестницы, очевидно, чтобы продемонстрировать их в экстренном выпуске новостей.
Ответив на последний звонок — это была какая-то газетенка из Нью-Джерси, — я почувствовал усталость. Мне осточертело общение с представителями прессы. Надо будет посоветовать Лону организовать курсы для обучения журналистской братии элементарным нормам приличия.
В десять сорок из своей комнаты спустился Вульф. Он принес с собой журнальное приложение к «Таймс» и «Недельное обозрение» — секцию воскресного издания газеты. Он всегда их читал, прежде чем перейти к кроссворду.
Он уселся, позвонил, чтобы доставили пиво, и принялся за «Недельное обозрение». Через пять минут мое терпение истощилось, и я повернулся к нему.
— Не желаете ли вы, чтобы я проинформировал вас об утренних событиях или целиком доверите мне решать возникшие проблемы в столь типичной для меня безукоризненной манере?
Вульф вздохнул и отложил газету.
— Боюсь, что мне придется слушать ваше сообщение, хочу я этого или нет. Поэтому — выкладывайте.
Я сделал короткий обзор разговоров, правда, переходя на дословный пересказ особенно для него оскорбительных. Обожаю наблюдать за реакцией гения. И на этот раз он не обманул моих ожиданий. Выслушивая наиболее едкие замечания, он пыхтел, хмурился и бормотал о жалком состоянии американской журналистики, и в первую очередь ее телевизионной ипостаси. Когда Вульф произносил диатрибу в адрес слабоумного типа с фотогеничным профилем, зазвонил телефон.
