Бриллианты герцогини Уилтширской (ЛП) - Бутби (Бусби) Гай Ньюэлл

— Поскольку речь зашла о драгоценных камнях, мистер Карн, — сказала герцогиня, — вам, возможно, будет интересно взглянуть на мое знаменитое ожерелье. По счастью, оно сейчас здесь, в доме, — мои ювелиры переделывали оправу одного из камней.

— О, я страстно хочу его увидеть, — ответил Карн. — Мне несколько раз выпадало счастье взглянуть на драгоценности могущественнейших индийских правителей, и я был бы рад добавить к этому списку знаменитое ожерелье герцогини Уилтширской.

— Что ж, я окажу вам эту честь. — Герцогиня улыбнулась. — Позвоните, пожалуйста, вот в этот звонок, и я пошлю за ожерельем.

Карн позвонил, вошел дворецкий; герцогиня дала ему ключ от сейфа и велела принести шкатулку в гостиную.

— Через час оно уже должно быть в банке, — заметила она, когда дворецкий удалился.

— Мне чрезвычайно повезло, — ответил Карн, после чего стал рассказывать о некоей любопытной индийской резьбе по дереву, которой собирался посвятить отдельную главу в своей книге. Он упомянул, что зарисовывал для книги двери индийских храмов, ворота дворцов, старую чеканку и даже резные кресла и шкатулки, найденные в самых разных уголках Индии. Герцогиня слушала с большим интересом.

— Удивительное совпадение, — сказала она. — Если для вас представляют интерес резные шкатулки, то вы, быть может, обратите внимание и на мою. По-моему, я вам говорила на ужине у леди Эмберли, что эта шкатулка из Бенареса и на ней вырезаны изображения едва ли не всех богов индуистского пантеона.

— Вы еще больше подстегиваете мое любопытство, — ответил Карн.

Через несколько мгновений слуга принес деревянную шкатулку, длиной примерно в шестнадцать, шириной в двенадцать и высотой в восемь дюймов, поставил ее на столик рядом с креслом герцогини и удалился.

— Вот она. — Герцогиня опустила руку на шкатулку. — Взгляните, какая изысканная резьба.

Едва сдерживая волнение, Саймон Карн подвинул кресло поближе к столу и стал разглядывать шкатулку.

Герцогиня не преувеличивала — шкатулка и вправду была настоящим шедевром. Карн не мог определить, из какого дерева она сделана: темная и тяжелая, она казалась сделанной из тика, но это было только внешнее сходство. Всю ее поверхность покрывала затейливая резьба, выполненная с большим искусством.

— Прекрасная и весьма тонкая работа, — сказал Карн, изучив шкатулку. — Могу поклясться, что никогда еще не видел ничего подобного. Если вы позволите, я с большим удовольствием включу описание и изображение вашей шкатулки в мою книгу.

— Безусловно. Я буду очень польщена, — ответила герцогиня. — Если вам потребуется, я буду рада отдать ее вам на несколько часов, чтобы ее для вас зарисовали.

Именно этого Карн и добивался и поэтому живо согласился на ее предложение.

— Хорошо, — сказала ее светлость. — В день бала, когда ожерелье привезут из банка, я выну его из шкатулки и отошлю ее вам. Но с одним условием — вы должны будете вернуть шкатулку в тот же день.

— Обещаю так и сделать, — заверил ее Карн.

— Давайте заглянем внутрь, — предложила герцогиня.

Она вынула из сумочки связку ключей и открыла шкатулку. Карн заглянул внутрь, и у него перехватило дыхание, хотя он за свою жизнь видел немало драгоценностей. Дно и стенки шкатулки были выстелены стеганой юфтью, и на этом роскошном ложе покоилось знаменитое ожерелье. Отражая падающий свет, бриллианты горели таким ярким огнем, что было больно глазам.

Карн отметил про себя, что все камни чистой воды, а в ожерелье их более трехсот. Оправа была выполнена с большим искусством. Украшение стоило около пятидесяти тысяч фунтов — мелочь для герцога, но целое состояние для человека поскромнее.

— Ну, что вы скажете о моем сокровище? — спросила герцогиня, наблюдая за выражением лица своего гостя.

— Великолепно, — ответил он. — Немудрено, что вы им гордитесь. Бриллианты прекрасны, но меня больше восхищает их вместилище. Вы не против, если я обмерю шкатулку?

— Ради бога, пожалуйста, если это поможет вашей работе, — сказала ее светлость.

Карн вынул маленькую линейку из слоновой кости, приложил ее к шкатулке и записал результат измерений в блокнот.

Десять минут спустя слуга унес шкатулку, а Карн поблагодарил герцогиню за щедрость и откланялся, пообещав перед балом лично заехать за предметом своего научного интереса.

Вернувшись домой, Саймон прошел в кабинет, уселся за письменный стол и стал зарисовывать шкатулку по памяти. Закончив, он откинулся в кресле и закрыл глаза.

«Я расколол немало крепких орешков, — думал он, — но этот, кажется, крепче всех. Насколько я понимаю, дело обстоит так: утром в день бала шкатулку привезут в Уилтшир-хаус из банка, где она обыкновенно хранится. Мне разрешено взять ее — разумеется, без ожерелья — на время примерно с одиннадцати утра до четырех-пяти, в крайнем случае до семи часов вечера. После бала ожерелье снова положат в шкатулку и запрут ее в сейф, у которого будут нести караул дворецкий и лакей.

Проникнуть в комнату ночью было бы не только слишком рискованно, но и физически неосуществимо; снять с ее светлости ожерелье во время танцев столь же невозможно. Наутро герцог лично отвезет шкатулку в банк. Словом, я, в сущности, ни на шаг не приблизился к решению».

Он сидел за письменным столом и разглядывал рисунок; прошло полчаса, час… Под окнами шумела улица, но он этого не замечал. Наконец, вошел Джовур Сингх и доложил, что экипаж подан. Саймон приказал ехать в парк, надеясь, что идея возникнет у него с переменой обстановки.

К тому времени его легкий фаэтон с великолепными лошадьми и с индийским слугой был знаком лондонцам не хуже, чем парадный экипаж ее величества [6]. На сей раз светское общество заметило, что Саймон Карн погружен в раздумья. Он все еще бился над мучившей его задачей — увы, тщетно. И вдруг что-то — кто знает, что именно? — подсказало ему решение, и он тотчас же приказал ехать домой. Не прошло и десяти минут, как Саймон снова сидел в своем кабинете, велев прислать к себе Ваджиб Бакша.

Когда Ваджиб Бакш появился, Саймон протянул ему бумагу со своим рисунком.

— Посмотри, — сказал он, — и ответствуй, что видишь [7].

— Я вижу шкатулку, — ответил слуга, привычный к делам своего господина.

— Верно, шкатулка, — сказал Карн. — Древесина, из которой она сработана, — плотная и тяжелая. Я не знаю такой породы. Размеры шкатулки я указал. Внутри по стенкам и дну она выстлана юфтью. А теперь думай, Ваджиб Бакш, ибо тебе понадобится все твое разумение. Скажи, о искуснейший из мастеров, в силах ли ты снабдить эту шкатулку двойными стенками так, чтобы, удерживаемые пружиной, они были плотно пригнаны и незаметны постороннему взгляду? Можно ли устроить их таким образом, чтобы, когда шкатулку закроют, стенки прижали ее содержимое ко дну и шкатулка оказалась будто бы пуста? Способен ли ты сделать такое?

Ваджиб Бакш немного помолчал. Он догадывался, что задумал его господин, и не спешил с ответом, понимая, какому тяжелому испытанию подвергнется при этом его слава лучшего мастера Индии.

— Если мой господин даст мне ночь на размышление, — проговорил он наконец, — я приду к нему утром, когда он изволит подняться с ложа, и расскажу, что могу сделать, и тогда, если мой господин прикажет, я исполню задуманное.

— Прекрасно, — сказал Карн. — Итак, завтра утром ты явишься и поведаешь мне обо всем. Сделай свое дело на славу, и я наполню твои карманы рупиями. А замок и его устройство препоручи Хирам Сингху.

Ваджиб Бакш поклонился по-восточному и исчез, и Саймон на время оставил мысли о шкатулке.

Наутро, когда Карн одевался, Бельтон доложил ему, что мастера явились и хотят встречи с господином. Карн приказал впустить их, и они незамедлительно вошли к нему. Ваджиб Бакш нес в руках тяжелую шкатулку, и Карн велел поставить ее на стол.

— Вы подумали над моим поручением?

— Да, мы размышляли над этим, — ответил Хирам Сингх, всегда говоривший за них обоих. — Если мой господин соблаговолит взглянуть на сделанную нами шкатулку, он увидит, что она того же размера и вида, какие он указал на бумаге.