Энтони Беркли - Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник)
– Отчего ж нет? Из меня получится весьма приличный судья.
– И цель ваша будет состоять в том, чтобы уничтожать людей, а не исправлять их?
– Если сочту, что исправить их невозможно.
– Значит, вы будете судить не только человека, но и самоё душу его, сколько добра содержится в ней, сколько зла?
Феррерса это нимало не испугало.
– Отчего ж нет? Это не так трудно, как вам кажется.
– Хотел бы я разделить вашу убежденность!
– Но не сможете, вероисповедание не дает. Вам приходится верить – или притворяться, что верите, – что души шантажистов, ростовщиков и соблазнителей исправимы. Я в это не верю. Но даже будь они исправимы, процесс стал бы слишком долгим и дорогостоящим, чтобы игра стоила свеч, если принять во внимание интересы всего общества.
– И вы по-прежнему думаете, что величайшее добро, которое человек способен сделать в том случае, который я привел, состоит в уничтожении источника зла? – вступил мистер Тодхантер со своей обычной серьезностью.
– Источника несчастья или несправедливости, – поправил Феррерс. – Меня не интересует абстрактное зло. Да, по-прежнему. По сути дела, я убежден в этом. Во всем, начиная с политической системы и кончая человеческим телом, надо сначала отсечь плохое, чтобы хорошее возросло. Приступишь к делу в обратном порядке, сведешь на нет всю работу. Вы согласны со мной, майор?
– Да, согласен. Да, полагаю, это суждение здравое.
– Полностью согласен, – кивнул чиновник.
Все посмотрели на мистера Читтервика. Тот покраснел.
– Да… боюсь, я тоже должен согласиться. Звучит мрачновато, но нам следует принимать вещи такими, как они есть, а не какими мы предпочли бы их видеть.
– В таком случае эта позиция прояснена, – подытожил мистер Тодхантер, – и, принимая во внимание следствия, скажем, что тезис о святости человеческой жизни имеет свои исключения, и величайшее благо, на которое способен человек, состоит в том, чтобы уничтожить избранного злоумышленника, смерть которого непременным образом должна осчастливить большую или маленькую группу людей. Все согласны?
– Не все, – твердо сказал священник. – Вы представили весьма благовидный предлог для убийства, но на это есть непреодолимый ответ: убийство не может быть оправдано, ни при каких обстоятельствах, никогда.
– Помилуйте, сэр! – возразил майор. – Разве это довод? Это просто суждение, причем ничем не доказанное. С тем же успехом и я могу сказать, что в некоторых случаях убийство оправдано. Это тупик.
Феррерс сверкнул глазами.
– Вы хотите сказать, майор, что впервые столкнулись с тем, что на девять десятых доводы Джека – всегда недоказуемые суждения? Но что еще остается бедному пастору, когда он призван защищать то, что доказать невозможно? Вот он и повторяет то, что выучен принимать за аксиомы. И если мы с вами их за таковые не принимаем, то тогда, конечно, разговор заходит в тупик.
– Вы-то сильно выиграли бы, Лайонел, если б приняли некоторые из них, – дружелюбно сказал священник.
– Сомневаюсь. Но конечно, вам положено так говорить.
– Хорошо, – сказал мистер Тодхантер. – Значит, мы пришли к тому, что человек, которому жить осталось всего несколько месяцев, не может сделать ничего лучше, чем совершить убийство оговоренного нами вида. Вы в самом деле верите в это?
– Меня не пугает неприятное слово, – улыбнулся Феррерс. – Как ни назови, убийство или уничтожение, это именно то, во что я верю.
– У человека в подобном положении, если он решился на праведное убийство, есть определенные преимущества, не так ли? – рассудил мистер Читтервик. – По крайней мере если правильно рассчитать время, то можно не бояться самого сильного довода против убийства – виселицы.
– Да, это истинная правда, – с интересом сказал мистер Тодхантер. – Но если мы сошлись на убийстве, какого рода убийство это должно быть? Двое из вас высказались в пользу политического убийства, на основании той идеи, что это послужит всему человечеству или хотя бы одной стране, а двое предпочитают убийство частное. Любопытно было бы выслушать аргументы обеих сторон.
– Ну, свое предложение насчет Муссолини я снимаю, – сказал майор Баррингтон. – Я сказал это легкомысленно, не подумав. Кроме того, для меня это слишком большая ответственность, решить, отвечают или нет Гитлер и Муссолини неким потребностям современного общества, – может быть, отвечают, хотя бы исходя из того принципа, что все должно ухудшиться для того, чтобы потом стало лучше. Иначе говоря, подобно Феррерсу, я отказываюсь от политического убийства.
– А вы, Дейл?
– Ну, если майор снял Муссолини, то я снимаю своего кандидата. Хотя должен сказать, не возражал бы, если б в нашей стране бесчестных политиков расстреливали.
– Кто ж тогда останется? – улыбнулся Феррерс.
– Помилуйте, – запротестовал священник. – У нас есть Стэнли Болдуин [2].
– И его трубка.
– Трубка мира, да.
– Мира любой ценой – хоть и за полтора миллиарда фунтов. Да, и еще его свиньи. Что ж, они-то и заполнят вакантные места в кабинете министров. Мы никогда не заметим разницы.
– Еще как заметим, – усмехнулся майор. – Свиньи никогда не подписали бы тот возмутительный договор с французскими премьер-министрами, который уронил нас в глазах всего мира, так что пришлось потом публично его дезавуировать. Тут как раз свиньи пришлись бы кстати.
– Пожалуй, – сказал мистер Тодхантер. – Значит, теперь мы пришли к тому, что убийство частного человека предпочтительней убийства политического. Любопытно услышать, какого рода частное лицо окажет большее благодеяние своим ближним, если умрет.
– Владелец газеты, который нагревает руки на том, что сознательно вводит читателей в заблуждение, – предложил майор.
– Не будет ли это означать всех владельцев газет? – осведомился мистер Читтервик, отнюдь не желая быть циничным.
Феррерс, приняв это на свой счет, вскинул бровь.
– О, «Лондонское обозрение» мы, разумеется, исключим, – успокоил его священник. – Мы все знаем, что «Лондонское обозрение» в газетном мире занимает место из ряда вон. Иначе Лайонел бы там не работал.
– «Лондонское обозрение» – не газета, – проворчал Феррерс.
– Ну а я бы отдал свой голос за злобного сочинителя анонимных писем, – сказал Дейл. – Вреда он приносит неисчислимо, а схватить за руку и призвать к ответу его трудней, чем кого-то еще.
– Разве еще шантажиста, вы не думаете? – вставил мистер Читтервик.
