Семён Клебанов - Настроение на завтра
С реки подул свежий ветер, засуетились потемневшие облака.
Старбеев зашагал на крутой пригорок, хотел испытать, как отзовется сердце. К счастью, не подвело.
У скверика он должен был свернуть направо, там его улица, но подошел автобус, идущий к заводу, и Старбеев, не задумываясь, вскочил в распахнутые двери.
Старбеев вошел в цех, постоял в первом пролете и несколько минут улавливал многоголосые звуки рабочего дня. Он приосанился, плечи расправил и двинулся к своей конторке.
Там сидел Березняк. Перед ним лежал план цеха, и он рисовал красным карандашом кружочки и треугольники, а меж ними прочерчивал черные линии.
— Здравствуй, Леонид Сергеевич!
Березняк вскинул голову:
— Здравствуй, Павел Петрович… Каким ветром?
— Соскучился.
— А что скажет медицина?
— Давай договоримся — ни слова о болячках.
— Тогда садись, командуй. — Березняк вышел из-за стола.
— А вот этого, Леонид Сергеевич, не будет. У меня в кармашке бюллетень… Все законно.
— Значит, в самом деле соскучился?
В конторку вошел Червонный, жилистый, крепкий, с рыжеватой головой, коротко стриженной. Глядя беспокойными глазами на Старбеева, он сказал:
— Опять стою. Второй час скучаю… Бляха медная.
— Сейчас уладим, Захар Денисыч, — ответил Березняк. Он снял трубку, позвонил в литейный цех и, накричав на кого-то, прекратил разговор: — К обеду будут заготовки.
— Второй раз за неделю стою, — вздохнул Червонный и вышел.
Старбеев побарабанил пальцами по столу. Приход Червонного подпортил настроение и лишний раз напомнил, что отправляется Старбеев на отдых не вовремя, хотя кто знает, когда будет вовремя.
— А ты чем занят? — Он глянул на план. — Что за картинка?
— Прикидываю, куда агрегаты ставить. Место выкраиваю.
— Ясно. Стало быть, подсобку на снос?
— Возражаешь?
Старбеев ответил не сразу.
— Разумно. Только… — И, помолчав, продолжил: — Для станков квартиру найдем. Им смотровой ордер не нужен. Куда поселим, там и будут жить… А вот как с жильцами будет? Главный вопрос.
— Поэтому и пришел?
— Догадливый… Латышев у станка или во вторую смену выходит?
— Работает.
— Поговорить хочу.
— С него начнешь?
— Человек он мудрый и прямой. С таким полезно советоваться.
— Позвать?
— Зовут, когда выговор объявляют. А если разговор по душам — тут рангов нет. Одна мерка — уважение. — Старбеев перекинул нетронутые листки календаря — дни его болезни — и вышел из конторки.
Латышев еще издали увидел Старбеева. Вытащив гребенку, прибрал с висков непокорные прядки седины, пригладил пепельные усы.
— Здравствуй, Петр Николаевич!
— Здравствуй, Петрович! Рад тебя видеть… В цехе слух пошел, будто утомилось твое сердце, на покой просится. Правда, слухам не поверил. Но все дни на конторку поглядывал. Нет тебя и нет. Хорошо, что пришел. Трудно терять своих… — Латышев спохватился: — Да ни к чему про это.
Старбеев смотрел в его добрые, чуть поблекшие глаза и вспомнил, что через год Латышеву шестьдесят. И говорит он про свои лета без тоски, а с надеждой: «Мне еще двадцать весен надо встретить. У внука на свадьбе положено быть».
— Все нормально? — спросил Старбеев.
— Хуже не стало… Намедни Лоскутов приходил. Долго по цеху с Березняком кружили. Потом у подсобки разговор вели. Мне отсюда видно, а не слыхать. Березняк что-то доказывал, руками помогал. О чем спорили, не знаю… Теперь сам узнаешь.
— Не получится, Петр Николаевич.
— Какие ж секреты от тебя? — недоумевал Латышев.
— Послезавтра уезжаю. В санаторий выпроваживают.
— Значит, слушок имеет свой корешок. Выходит, прощаться пришел. В отпуск едешь, а лицо-то кислое.
— Показалось.
— И вроде голос чужой. Не старбеевский. Что стряслось? Погоди минутку… — Латышев закрепил заготовку и включил станок.
— Дают цеху три станка с числовым программным управлением. По сто пятьдесят тысяч за штуку плачено. У каждого автомата свой электронный мозг, — сообщил Старбеев.
— Видел. Возле экспериментального цеха стоят… «Зубры», — лукаво окрестил их Латышев, не догадываясь, куда Старбеев поведет разговор. — И в чем твоя печаль? Радуйся, что тебе первому дали. Значит, достоин.
— Радость надо делом подкрепить. Кто будет командовать «зубрами»? — Старбееву пришлось по душе прозвище станков. — Как считаешь, Петр Николаевич…
— Цех большой, людей много… Если ты на меня нацелился, то у тебя промашка.
«Первое поражение. Ну что ж… Значит, не зря тревожусь. Не мой каприз. Поймет ли это Лоскутов?»
— Тебе, Петрович, из моего «спасибо» шубы не шить, но благодарность мою прими, — сказал Латышев. — И брови не вздымай, удивляться тут нечему. Ты ко мне пришел. Не в первый раз такое. Значит, веришь… Вижу твое беспокойство. И мне, конечно, проще пообещать, утешить. Езжай, мол, лечись. Вернешься, к делу приступим… На такое не способен. А запев этот к тому, что «зубры» надо мной власть возьмут. Им-то все равно… Латышев или кто другой будет кнопочки нажимать. Тридцать восемь лет на заводе. Поначалу был просто Петя. Затем Петр. Не сразу стал Петром Николаевичем. Не за возраст стали величать. Помню, как плакат повесили: «Поздравляем Петра Николаевича Латышева с высоким званием — «золотые руки». Это ж моя биография. А когда деталь нового изделия обтачивал, двое суток не выходил из цеха, чтоб не сбиться с настроения. А ведь получилось! И тогда пошло: «Дак это ж токарь Латышев делал…» Так вот и поднимался по ступенькам, — продолжал Латышев. — Наградили меня орденом Трудового Красного Знамени. Опять же мое имя по радио назвали и в газетах напечатали. Выходит, мне почет оказан. И дальше дело пошло в гору… Вот и подошли к главному. Ветеранов в цехе много. Ты сам их без бумажки перечислишь. И у всех заслуги. Не хочу грех на душу брать, не имею права от их имени говорить. Пусть моя правда глаза тебе откроет. Не могу я, Латышев, уйти со своего места. Ты, Петрович, не случайно сказал, что каждому «зубру» цена сто пятьдесят тысяч. Примечаешь? «Зубру» цена. Ему, а не мне! Негоже мне против души идти. Кнопочки нажимать, а в перерыве чаи гонять. И думаю, что не упрекнешь меня, будто я против новой техники бунтую. Ей широкую дорогу нужно открыть. Ты по другим адресам походи. С молодых начинай. Кто к станкам прикипел — тому трудную задачу решать придется. А тебе в первую очередь. Такая операция без боли не проходит. Может, ты совсем другое хотел услышать, но я сказал по совести.
— Теперь мой черед тебя благодарить. Все сходится… Спасибо. — Старбеев, крепко пожав его руку, пошел вдоль пролета.
