Мики Спиллейн - Поцелуй меня, дьявол
В такой момент вы не думаете. Вначале вы пытаетесь все вспомнить, собрать воедино события, которые привели к этому финалу, расставить их по своим местам, чтобы можно было присмотреться, вникнуть в их суть, испытывая при этом нечто вроде изумления, смешанного с болью, и найти причину и следствие. Но ни в чем нет смысла, и все, что вы чувствуете — это безумие и ненависть, перерастающую в холодное бешенство, которое даже успокаивает боль, и вы испытываете такое желание убивать, что оно сжигает вас изнутри. Потом вы понимаете, что не можете этого сделать, и сжигающий вас огонь уступает место холодному расчету.
Они оставили меня на бетонированной площадке. Кисти рук и ступни лежали перед моим телом неподвижными бугорками. Поверхности кистей и рукава были красные и липкие. Во рту стоял мерзкий вяжущий вкус. Рядом послышался какой-то шорох, и у меня перед глазами выросла пара ботинок — значит, я был не один. Вслед за ними возникли другие ботинки и ноги с кровавой царапиной на носке. Четыре пары ног, направленных в одну сторону, и когда мой взгляд обратился туда же, я увидел женщину. И увидел, что они делают с ней.
Плащ с нее сорвали, и сквозь жуткую белизну обнаженного тела проступали темные пятна. Она была привязана к стулу, голова свалилась набок, изо рта вырывались непроизвольные мяукающие звуки. Рука с длинными щипцами сделала что-то ужасное, и рот ее открылся в беззвучном вопле.
Чей-то голос произнес: «Хватит, я сказал, хватит».
— Она еще может говорить, — ответил другой голос.
— Нет, она уже вырубилась. Видал я, как это бывает. Похоже, мы перестарались… но у нас не было выбора.
— Послушай…
— Это ты послушай, а я здесь для того, чтобы приказывать.
Ноги чуть отступили.
— Ладно, пора закругляться. Так мы и не узнали ничего нового.
— Ну и что! Все равно мы знаем больше, чем кто-нибудь еще. Найдутся и другие способы. По крайней мере, ее уже никто не расколет. Теперь надо с ней кончать. Там все готово?
— Да. Парня тоже?
— Само собой. Тащите их на дорогу.
— Такую одевать — только портить.
— Ты, козел! Делай, что тебе говорят. А вы двое помогите перенести их. Времени у нас в обрез.
Я чувствовал, что мой рот пытается выдавить какие-то слова. Самые грязные ругательства, какие я только мог для них придумать, застревали у меня в горле. Я даже не мог поднять глаза выше их коленей, чтобы увидеть их лица. Все, что я мог, — это слышать голоса и впечатать их в свою память, чтобы потом я знал, кого убивать, даже не глядя в лицо. Ублюдки, мерзкие ублюдки!
Меня подхватили под мышки и поволокли, и на мгновение мне показалось, что я увижу то, что хотел увидеть, но кипевшая во мне ненависть ударила в голову, отдавшись звенящей болью, и надо мной снова опустился черный занавес. Один раз он чуточку приоткрылся, и я увидел свой автомобиль на краю дороги — зад на домкрате, красные огни спереди и сзади.
Ловко, подумал я. Очень даже ловко. Если бы кто-то проезжал мимо, он увидел бы рядовую дорожную сценку — неподвижный автомобиль на обочине с включенными аварийными сигналами, водитель отправился в город за помощью. Никому и в голову не пришло бы поинтересоваться, в чем дело. Мысль утонула в черной тьме так же быстро, как пришла.
Это было как в болезненном сне, когда вы лежите в неудобной позе и вас душат кошмары. Вам тяжко, вы слышите собственные стоны, вы пытаетесь распрямиться — и не можете. Затем внезапно наступает пробуждение, и вы с беспощадной ясностью понимаете, что никакой это не сон, а нечто вполне реальное и потому еще более страшное.
Она была в машине рядом со мной, и края незастегнутого плаща подчеркивали ее наготу. Голова привалилась к окну, глаза слепо смотрели вверх. Затем она качнулась и повалилась на меня. Но не потому, что была живая! Автомобиль катился, что-то толкало его сзади.
Я кое-как приподнялся, заглянул через баранку в пятно света от фар и увидел перед собой готовый пролом в парапетной стенке и край обрыва, до которого оставались считанные футы, и когда я рванулся к дверце, передние колеса уже висели в воздухе, и в следующее мгновение машина нырнула в непостижимую пустоту.
Глава вторая
— Майк…
Я повернул голову, и это движение отозвалось во мне далеким звуком, похожим на шум волны, бьющей в берег. Я снова услышал свое имя, на этот раз более явственно.
— Майк…
Я приподнял веки. Свет причинял боль, но я удержал глаза открытыми. В течение минуты она казалась лишь синим расплывчатым пятном, затем изображение попало в фокус, и синее стало прекрасным.
— Привет, котенок, — сказал я.
Рот Велды приоткрылся в медленной улыбке, которая была для меня всем счастьем мира.
— Я рада, что ты вернулся, Майк.
— Хорошо… возвращаться. Не пойму… как я сюда попал.
— Многие не понимают.
— Я…
— Не разговаривай. Доктор запретил беспокоить тебя, если проснешься. Иначе он меня выставит за дверь.
Я попытался улыбнуться ей, и она опустила ладонь на мою руку. Это теплое и ласковое прикосновение говорило о том, что все в порядке.
Врач был энергичный мужчина небольшого роста. Он ощупал меня жесткими пальцами, следя за выражением моего лица. Потом запеленал в повязку из нескольких метров бинта и марли и ушел с таким довольным видом, словно бы вырастил меня в пробирке. Уже в дверях он обернулся, взглянул на часы и сказал:
— Полчаса, мисс. Ему нужен сон.
Велда кивнула и сжала мне руку.
— Тебе лучше?
— Немного.
— Там Пэт ждет. Позвать его?
— …Зови.
Она поднялась и пошла к двери. Я слышал, как она говорила с кем-то, и вот он стоит рядом с кроватью и разглядывает меня, покачивая головой и глупо ухмыляясь.
— Что, красиво я принарядился?
— Блеск! Тебе идет белый цвет. Три дня назад я думал, что придется покупать новый смокинг для покойника.
Славный малый, Пэт. Классный полицейский, у него и юмор под стать профессии. Когда до меня дошли его слова, я наморщил лоб под белым тюрбаном.
— Три дня?
Он кивнул и опустился в глубокое кресло, стоявшее около кровати.
— Ты попал сюда в понедельник. А сегодня четверг.
— Ну да?
— Я знаю, что ты хочешь сказать.
Он взглянул на Велду. Быстрый взгляд, смысл которого я не уловил. Она прикусила губу жемчужными зубами, сверкнувшими на фоне алого рта, потом кивнула в знак согласия.
— Ты можешь вспомнить, что случилось, Майк? — спросил Пэт.
Знакомый тон. Он пытался скрыть его, но безуспешно. Это был мягкий озабоченный тон, притворно-легкий, в то же время решительный и настойчивый. Он знал, что я это понимаю, и опустил глаза, вертя в пальцах пуговицу пиджака.
