Жорж Сименон - Суд присяжных
— А у вас есть поместье?
— Да, на Луаре. Но одинокой женщине жить там скучно.
Она изнемогала от нежности, любви и покорности.
Она просто таяла. Глаза у нее стали влажными:
— Ну, скажите же мне, что вы натворили.
— Да почти ничего. Одно дельце, которое должно принести мне сотни две кусков.
— Как-как?
— В Лаванду нет банка. А тут как раз четырнадцатое июля. Хозяева ресторанов и торговцы за день огребли монету, а деньги им нужно куда-то сдавать. Вот они и относят на почту.
Все приводило ее в восхищение.
— Поезд отходит в семь тридцать две. Почту закрывают в семь. А к семи все письма, бандероли и деньги уже упакованы в мешки и запечатаны. На почте остается только старый Макань, зимний почтальон, который ждет, чтобы свезти это в своей тарахтелке на вокзал.
— И его убили? — пролепетала она.
— Что вы! Просто кляп в рот, а на руки и ноги веревочку.
— Потому вы и играли тут в шары?
— То-то и оно.
— И это вы придумали такой план?
Он скромно улыбнулся в ответ.
Из казино донеслась музыка. Констанс вздохнула:
— А вы не боитесь, что вас могут заподозрить?
— Ну и что с того?
— А если вас арестуют?
Он сидел все с тем же развязным видом, вертел в руках ее золотую зажигалку и машинально чуть не сунул ее в карман.
— Когда вы встретитесь со своими друзьями?
— Когда дадут знать.
— Как! Разве они еще здесь?
— Да что вы! В эту минуту двое или трое поди уже в Марселе, а остальные дуют в Канн или в Ниццу.
— А что, машины у них тоже краденые?
— Сразу видно, вы читаете отдел происшествий!
— Они такие же.., такие же молодые, как вы?
— Титену… Я хочу сказать, одному из них тридцать пять.
— А вам?
— Двадцать четыре.
— Не женаты?
На столике горела маленькая лампа в форме свечи под крошечным абажуром из розового шелка. Люди на террасе обсуждали происшествие на почте, но Малыш Луи не прислушивался к разговорам.
Часов в одиннадцать он сказал:
— А не пойти ли поспать?
Она вздрогнула и невольно огляделась, чтобы удостовериться, что его никто не слышал.
— Куда? — прошептала она.
— Ну.., к вам в отель…
— Но ведь увидят…
— А вас это пугает? Тогда идите одна. Скажите только, какой номер.
— Семнадцатый.
— Ждите меня через четверть часа.
Он встал и прошелся под деревьями, пока она платила по счету. Затем она прошла мимо, подмигнула ему: подойти близко она не решилась — ей слишком хотелось выказать свою нежность.
На тротуаре возле почты осталось с полдюжины любопытных, не больше. Все окна были освещены, а у входа дежурил полицейский.
Малыш Луи зашел в Центральное кафе и, направляясь к стойке, бросил на ходу:
— Газированную с мятой!
И тут же добавил:
— Да неужто почтарь затеял всю эту возню, чтобы не заплатить мне мои десять франков?
Шутка не имела успеха, и он пожал плечами:
— Вот будет пожива для газет — гангстеры из Лаванду!
Луи с вызывающим видом оглядел стоявших вокруг, прекрасно понимая, что ни один не рискнет даже пошевелиться, щелчком поправил на голове фуражку и бросил на прилавок пять франков.
Несколько минут спустя он не спеша вошел в холл отеля «Провансаль». Администратор, занятый какими-то подсчетами, поднял голову. Швейцар тоже.
Луи остановился, закурил сигарету и бросил:
— Мне к госпоже Орваль, в семнадцатый. Она меня ждет. — Он уже занес ногу на первую ступеньку, но передумал и снова подошел к конторке:
— В восемь утра принесите мне черный кофе с рогаликами.
Глава 2
С видом человека, который собирается поразить собеседника, Баттйсти произнес:
— А ты знаешь, что старый Макань в больнице? Если он загнется, это может подпортить заведенное на тебя дело.
Малыш Луи, в чьих глазах все еще сверкали лукавые искорки, отмахнулся:
— Бросьте трепаться!
Это тянулось, как деревенские праздники, которым нет конца. Утром просыпаешься с тяжелой головой, но, еще не открыв глаза, вспоминаешь, что праздник не кончился, что можно поваляться в постели, пока деревянные лошадки поджидают малышей у выхода из церкви после службы.
Полиция появилась в гостинице как раз в ту минуту, когда Малыш Луи раскуривал первую сигарету и завязывал перед зеркалом галстук.
— Вас просят спуститься вниз.
— Скажите, что сейчас приду. — И крикнул Констанс, все еще лежащей в постели с подносом от завтрака на животе:
— Одевайтесь поживее!
— Опять «вы»!
— Ладно, ладно — одевайся.
Она умоляла его обращаться к ней на «ты», но это было ему невмоготу, и он все время сбивался.
— Ты уверен, что тебя отпустят?
Малыш Луи перешел улицу с домами, окрашенными светлой краской, похожими на базарные игрушки, и оказался лицом к лицу с Баттйсти из оперативной бригады, которого знал еще по Марселю. Баттйсти, ясное дело, захотел наложить на него лапу из-за старого Маканя, но Малыш Луи, попыхивая сигаретой, ухмыльнулся:
— Бросьте трепаться!
— А скажи-ка мне, Луи, где это ты ночуешь целых пять дней, с тех пор как приехал в Лаванду? Ведь ты не зарегистрирован ни в одном отеле.
— А если каждую ночь, как нынешнюю? — посмеивался парень.
И, делая вид, что снова зажигает сигарету, которая и так не потухла, он повертел в руках золотую зажигалку.
Баттйсти, видимо, заметил это, но ничего не сказал.
— Давно ты не видел своих марсельских дружков?
Дай-ка мне бумажник.
Там оказались банковский билет в пятьдесят франков, проездной билет на автобус Йер — Тулон, фотография голой женщины и прядь темных волос.
— И это все, что у тебя осталось?
— Все.
— Что же ты будешь делать?
— Да нашел работенку.
— Со старухой?
— Я ее личный секретарь.
На тротуарчике вертелись несколько человек, надеясь присутствовать при аресте. Они и не предполагали, что там, в комнате, двое мужчин разговаривают весело, почти сердечно.
— Я должен сообщить тебе приятную новость, — сказал наконец полицейский. — До сих пор насчет тебя нет никакого шума… А за что ты привлекался в первый раз?
— Оскорбление полицейского словом и действием.
— А во второй?
— Сцапали во время мордобоя в баре «Модерн» и нашли в кармане пушку.
— Так вот тебе дружеский совет: не попадайся в третий раз. Чует мое сердце, тут уж гладко не обойдется…
Ты слишком зарвался. Слишком бахвалишься.
Малыш Луи вежливо приложил руку к кепке, которой не снимал, и, выйдя, постоял секунду на пороге, чтобы посмотреть на бездельников и посмеяться над ними.
Полчаса спустя Луи уже сидел в автобусе рядом с Констанс. Это он, решив уехать, предложил:
— А не вернуться ли в Ниццу?
Потом спросил, глядя в сторону:
