Джон Харви - Малолетки
Резник позвонил и, не будучи уверен, что звонок работает, постучал по двери висящим на одном гвозде почтовым ящиком.
Негромкий смех из работающего телевизора стал еще тише.
– Кто там?
Резник отступил назад, чтобы его могли лучше рассмотреть через дверной глазок, и приблизил к нему служебное удостоверение.
Глядя через глазок, Эдит Саммерс увидела слегка искаженное увеличением широкое лицо высокого полного мужчины в расстегнутом плаще. Плохо завязанный узел полосатого галстука опустился ниже места на вороте рубашки, где когда-то была пришита пуговица.
– Инспектор-детектив Резник. Я хотел бы поговорить с вами о Глории.
Два поворота ключа, звякнувшая цепочка, резкий щелчок задвижки замка.
– Миссис Саммерс?
– Вы нашли ее?
– К сожалению, нет. – Резник медленно покачал головой. – Еще нет.
Плечи женщины опустились, видимо, постоянное ожидание и исчезающая надежда полностью лишили ее сил. Ее глаза покраснели и воспалились от слез. Она потерянно стояла в дверях квартиры и смотрела на Резника, надломленная виной за случившееся.
– Вы миссис Саммерс?
– Да, Эдит Саммерс.
– Вы разрешите войти?
Она отступила назад и через небольшую прихожую провела его в гостиную. Здесь стояли работающий телевизор, аквариум с золотыми рыбками, фотографии в рамках. На экране телевизора длинноволосый ведущий в смокинге заставлял пожилую пару мучительно искать ответы на его каверзные вопросы ради приза – двухкамерного холодильника. В углу комнаты, под квадратным столом с позолоченной окантовкой, лежал зеленый пластиковый пакет, из которого торчали руки и головы нескольких кукол.
– Вы – бабушка Глории?
– Да, я воспитываю ее.
– А ее мать?
– Она живет со мной.
– Мать?
– Глория.
Резник пытался отвлечься от грохочущей музыки, несущейся из верхней квартиры и действующей на нервы.
– Вы видели кого-нибудь? – спросил он. – Никто не подходил к ней?
Она, не отвечая, смотрела на него, проводя пальцами по волосам, будто обтирая их. Резник сел. Она последовала его примеру. Теперь они оба сидели в одинаковых креслах с резными деревянными подлокотниками, обтянутыми материей спинками и мягкими сиденьями. Он подумал, не следует ли найти кухню и приготовить ей чай, и пожалел, что не захватил с собой Линн Келлог.
– Она всегда жила здесь со мной. Это я вырастила ее. Эдит Саммерс достала из кармана вязаной кофты пачку сигарет, щелчком выбила одну, взяла из коробки спичку, зажгла ее и затянулась.
– Мы с ней живем, как мать и дочь.
Она снова села, расправила на коленях просторную юбку автоматическим движением рук. Кофта, накинутая на ее плечи, была украшена витым черным шнуром, на ногах – выгоревшие красные домашние туфли без задников, к одной из которых прилепился кусочек белой шерсти. В ее черных, до плеч, волосах проглядывала седина. Резник подумал, что ей где-то между сорока и сорока пятью, как и ему самому.
– Кто-то забрал ее? Так?
– Мы этого не знаем.
– Какой-то подонок забрал ее.
– Нам пока ничего не известно.
– Вам вообще ни черта не известно! – Внезапный гнев опалил ей щеки. Быстрым поворотом рычажка она увеличила звук телевизора до предела, затем резко выключила. Ничего не объяснив, она выскочила из комнаты. Вернувшись через мгновение с щеткой на длинной палке, она изо всех сил стала стучать в потолок. – Выключите этот проклятый рев! – закричала она.
– Миссис Саммерс… – начал Резник.
Кто-то наверху сделал звук еще громче, так что бас сотрясал все в комнате.
– Я поднимусь и поговорю, – предложил Резник.
– Не стоит. – Она снова села. – Как только они увидят, что вы ушли, будет еще хуже.
– А что мать Глории? Нет никаких шансов, что ребенок может быть с ней?
– Никаких шансов. – Ее смех прозвучал коротко и резко.
– Но она видится со своей дочерью?
– Очень редко. Когда это взбредет ей в голову.
– Но она живет здесь? Я имею в виду – в городе?
– О, да. Она живет здесь.
– Если бы вы могли дать мне ее адрес… – Резник потянулся за блокнотом.
– Адрес? Я могу дать вам названия нескольких трактиров.
– Мы должны проверить, миссис Саммерс. Мы должны…
– Найдите Глорию, вот что вы должны делать. Вот. Посмотрите сюда. – Она вновь была на ногах, хватая то одну, то другую фотографию. Порезав палец, она вынула одно фото из рамки.
Резник держал в руках фотографию маленькой круглолицей девочки в светлом платьице, со спиральками белокурых локонов. Эта фотография появится на первых страницах газет, войдет при помощи телевидения в миллионы домов, иногда рядом с фотографией Резника или суперинтенданта Джека Скелтона, сурово и озабоченно призывающих сообщать любую информацию, относящуюся к пропаже девочки.
Информация поступала. Первые две недели их засыпали сообщениями о якобы виденной то в одном, то в другом месте девочке, различными слухами, обвинениями и предсказаниями. Но результата не было, и внимание к этому делу постепенно уменьшалось. Вместо фотографии Глории на первой полосе стал появляться лишь один абзац в конце пятой страницы. А после того как полиция проследила каждую ниточку, изучила все возможные варианты и не нашла никакого ключа, из газет пропал и такой материал.
Глухой тупик.
Как будто и не было никакой Глории.
Только иногда на какой-нибудь доске объявлений в городе можно было увидеть расплывшуюся, испачканную и порванную, никого не интересующую фотографию.
Какой-то подонок похитил ее.
Прошло шестьдесят три дня.
– Это твой ребенок.
– К сожалению.
– Джеки! Надо дать парню шанс.
– Если тебе так хочется, ты и дай ему шанс.
– Об этом я и говорю. Я могу помочь ему. Рей, Реймонд, послушай. Я знаю одного человека, мы с ним играем в бильярд, он сделает мне одолжение и возьмет тебя на работу, но при одном условии – ты должен обещать, что не подведешь меня.
– Ничего себе шанс!
– Джеки!
– Что?
– Давай послушаем Рея. Что ты скажешь, Рей?
– А что надо делать?
– Оптовая торговля мясом. И не только в нашем графстве.
– Значит, это скотобойня, – заметил отец.
– Что-то вроде того.
– Мне не улыбается работать на скотобойне, – пробурчал Рей.
– Тебе не улыбается работать где бы то ни было, – вставил отец.
– Это не сама скотобойня. Что-то вроде следующего этапа.
– Все едино, – уточнил отец.
Рей знал это место. Иногда вечером он проходил мимо, возвращаясь домой по Инсинерейтор-роуд. Там из-за стены слышался непрерывный гул моторов, а по воздуху распространялся теплый тяжелый запах. Часто этот запах был настолько сильным, что вызывал удушье, приходилось задерживать дыхание и быстрее уходить, не дожидаясь, когда взбунтуется желудок, а из глаз потекут слезы.
