Сергей Саканский - Смерть в лабиринте
Жаров посмотрел сквозь полукруглое окошко на улицу, где двое курортников о чем-то спорили, размахивая руками. Это была будто парочка из фильма Чарли Чаплина – один большой и грузный, другой – маленький и худой. В конце концов, худой прошел через перила лабиринта, а грузный опустился на лавочку, обмахивая шляпой свое красное лицо.
– Похоже, толстяк испугался идти, – со злорадством прокомментировал Пятаков. – Главное, чтобы ему в голову не пришло сдать билет обратно. Так что я говорил?
– Пьяные аллеи…
Лет двадцать назад на этом месте работала автоматическая пивная, где за десять копеек можно было напузырить стакан пива. Павильон был тесным, его использовали только для залива жидкости в банки или канистры, а само питие происходило на трех длинных аллеях, которые простирались вдоль набережной, с северо-востока на юго-запад, начинаясь прямо от стеклянных дверей пивной.
Администрация города планировала эти аллеи как место для неторопливых прогулок трудящихся, но сам факт павильона предопределил им иное назначение. Жаров хаживал сюда еще подростком, чтобы поглазеть на настоящих хиппи. Они стекались со всей страны и весь сезон лежали на одеялах, потягивая пиво.
Павильон был как раз на том месте, где сейчас стояла касса, далее, до самой танцплощадки, когда-то шли три широких асфальтированных аллеи, разделенные посадкой деревьев и кустов. В новые времена аллеи, кроме отдельных деревьев, были снесены: теперь на их месте постоянно возникали и разорялись какие-то кафе, магазинчики и аттракционы, лабиринт Пятакова был одним из них…
– Вот что я думаю, – сказал Пятаков. – Пьяные аллеи существовали много лет, где-то с середины семидесятых. За это время здесь побывали сотни тысяч людей. Их энергетика не могла просто так исчезнуть. Она растворилась в самом этом месте, в этих газонах и деревьях, проникла под асфальт, в глубину земли… И теперь тут образовалась геопатогенная зона, что естественно. Вот почему здесь исчезают курортники…
Эту теорию нельзя было ни доказать, ни опровергнуть, впрочем, как и любую подобную. Жарову оставалось только заметить, что курортник исчез пока только один.
– Впрочем, – добавил он, – если я когда-нибудь напишу об этих событиях повесть, то непременно попрошу поставить на обложку изображение какой-нибудь аномальной зоны.
– Может быть, это всего лишь начало, – проговорил Пятаков, и они оба посмотрели на грузного человека, который сидел на лавочке, в ожидании, пока его приятель пройдет лабиринт.
Жаров вдруг понял, почему толстяк остался: коридоры лабиринта были узки, не более восьмидесяти сантиметров шириной. Наверное, ему показалось, что он застрянет на каком-нибудь повороте. Мысль, конечно, глупая, но всегда хочется как-то объяснить поведение другого человека…
– Знаешь, что, – сказал он. – А ведь я не прошел лабиринт подчистую. Не углублялся в тупики, боялся заблудиться. Давай-ка прочешем лабиринт вдвоем: один будет ждать на перекрестках, пока другой осматривает тупики. Так и только так мы сможем с уверенностью заявить, что человек исчез. Или напротив – найти его, наконец.
– И то, правда! – сказал Пятаков, которому, по его деятельному характеру, претило сидеть на одном месте.
В этот момент будто солнце заглянуло в серое помещение кассы: огненно-рыжая, удивительно красивая женская головка появилась в полукруглом окошке.
– В гостинице его нет, и не было! – послышался мелодичный, несмотря на раздраженные нотки, голос.
Жаров понял, что это и есть та самая девушка-спутница из Симферополя, которая потеряла своего заказчика.
– Я ни в чем не виноват, – сказал Пятаков. – Мы с товарищем как раз собрались сейчас снова идти на поиски.
– Вы можете к нам присоединиться, – подтвердил Жаров.
Девушка повела смуглым плечом, недоверчиво оглянувшись на вход в лабиринт.
* * *Ее звали Ганна. Жаров представился и пожал изящную и прохладную руку. Как всегда, при виде красавицы, его посетило легкое чувство утраты – оттого, что красавица принадлежит не ему, оттого, что с красавицей, как всегда, ничего не выйдет, и даже оттого, что ничего ему от нее и не нужно, поскольку красавица, в принципе, не та…
– Мы пойдем втроем, – с энтузиазмом заявил Пятаков. – На крестовых развилках один будет дежурить, а двое – исследовать тупики. Так мы пройдем очень быстро, минут за пятнадцать. Уборщица всегда оставляет корзину на развилке, как буек, чтобы подмести в тупике, – добавил он, осматривая Жарова и девушку, и будто прикидывая, кому из них больше подойдет роль корзины.
Пятаков запер кассу. Увидев, что должностное лицо производит какие-то действия, краснолицый курортник вскочил с лавочки.
– Вы что же – уходите? – вскричал он. – А как же мой друг?
Жаров и Пятаков переглянулись. Действительно, человек, скрывшийся в лабиринте, уже должен был выйти.
– Эй! – толстяк постучал по пластиковой стене. – Долго ты там?
– Он вас не слышит, – миролюбиво сказал Жаров. – Эти стены плохо пропускают звук.
– Вот я ему покажу звук! – воскликнул курортник и, закинув свою синюю сумку на плечо, ринулся в лабиринт.
Сумка задела за угол. Толстяк с сумкой был еще меньше приспособлен к параметрам лабиринта, чем просто толстяк. У Жарова возникло неприятное чувство, что вот-вот должно случиться что-то плохое. Теперь где-то внутри лабиринта находилось уже три человека.
Жаров пропустил девушку вперед, сам пошел за нею. Пятаков замыкал процессию.
– Если кто-то может исчезнуть в твоем лабиринте, значит, может и появиться, – сказал Жаров, обернувшись. – Я все думаю про эту странную козу. Например, человек исчез, и появился где-то в лесу, в горах. Вместо него в лабиринте образовалась коза… Впрочем, все это ерунда какая-то.
Девушка была в короткой юбке, ее стройные загорелые ноги мелькали перед глазами Жарова, словно два золотистых луча. Первый поворот прошли, не останавливаясь, на следующем, Т-образном перекрестке, Ганна развернулась и вопросительно посмотрела на Жарова. Он положил руку ей на плечо, как бы невзначай…
– Подождите меня здесь, – распорядился Пятаков, направляясь в правый коридор.
Через полминуты он вернулся:
– Пусто.
На следующем, крестообразном перекрестке он остановил девушку, сам пошел налево, Жарову указал направо. Завернув два раза за угол, он уперся в тупик.
На очередном перекрестке Ганна взбунтовалась, сказала, что не хочет оставаться одна, потому что ей страшно. Пятаков согласился исполнить роль корзины-буйка, которую оставляет уборщица, а Жаров с Ганной исследовали ложный проход. Неожиданно оказалось, что и он разветвляется. Жарову пришлось уговаривать девушку постоять несколько секунд одной…
