КниГАзета . - Дедушка
- Пойдем в машину сядем. Ты говорила, в магазин хочешь сходить — я тебя повезу. Мне тебе есть, что сказать.
Они двинулись к машине. Людмила последовала за ними на расстоянии, тоже села в свою машину и незаметно направила микрофон дальнего действия на «Туарег» Варламова. Жара все усиливалась, небо набухало кобальтовой глубиной. Ни облачка, и над ослепительной полосой дороги на кочках плавали дрожащие миражи. Хорошо еще, что Сосновая — довольно тенистая улица. Все окна были открыты, что не препятствовало принятию сигнала. Вдев крошечный наушник, со стороны казавшийся гарнитурой от сотового телефона, Людмила, не вызывая подозрений, слушала разговор.
- Танюшка, я так по тебе соскучился, - с чувством говорил Степан Николаевич, по-театральному целуя руку учительницы. - Никогда я еще не был так счастлив. Всем кажется — я только жить начинаю. Никогда раньше такого не было, ведь рассказывал тебе все... Олечка — как все горело, как рвалось, а высохло, измелочилось. Где? Кто? Лица не вспомню. Таша — ну, тут воля родителей, расчет, дети, обязанности, дружба. Иногда вспоминаю ее, но никогда мы особенно близки не были. И только с тобой я чувствую — наконец-то могу быть самим собой... Как много нужно было времени, чтобы это понять, ощутить...
Люде было уже неловко выслушивать эти искренние, доверительные слова. Уже червячком внутри копошилось — убрать все! Не имею права слышать то, что не для моих ушей. Но другой червячок шептал: а что, если художница и впрямь одурачить его хочет? И Люда, скрепя сердце, слушала.
- Зачем ты так говоришь, Степа? - у учительницы был приятный грудной голос, напоминавший об Анне Шатиловой. - Мы уже давно не дети...
-В том-то и дело, что уже не дети, и наконец-то можем поступать так, как считаем нужным! Не считаясь с кем-то, кто выше, старше, опытнее, не оглядываясь на обязательства и долги перед всеми — работой, обществом, семьей, детьми... Идем сегодня на «Мастера и Маргариту» на Таганке? Пусть это будет моим тебе свадебным подарком.
- Степа! Я уже говорила тебе — не стоит так быстро... - заволновалась Татьяна, но Варламов властно перебил ее:
- Танюш, я уже обо всем позаботился. Мне все равно, кто что подумает, я просто хочу... хочу, чтобы было так, понимаешь? В субботу в Хорошевском ЗАГСе, распишемся и сразу улетим. В Венецию, как и мечтали!
- Степа, я не знаю, что тебе...
- Перестань, ты для меня все, весь смысл моей жизни. Нам уже не так много осталось, так давай проживем, как нам хочется.
- Мы кого-то пригласим? - робко осведомилась Татьяна.
- Я бы хотел видеть только самых любимых и близких. Но Паша сможет приехать лишь в конце лета. С Дмитрием Анатольевичем я, как тебе известно, предпочитаю не общаться после того, что случилось с Лизонькой. Я бы хотел видеть Аленку, но не знаю, как она к этому отнесется.
Последовала короткая пауза.
- Тебе нужно ехать? - у Татьяны немного дрожит голос, в горле пересыхает. Она заметно взволнована, да и удушающая жара обволакивает тело, как наэлектризованный пакет.
- Да, еще есть дела, которые нужно уладить... Не хочу, чтобы нам что-то помешало отдыхать. Поехали вместе, я подкину тебя к магазину, - отвечает Варламов.
Окна плавно поднимаются, мощная машина тихо, но угрожающе порыкивает и трогается с места.
Люда сложила оборудование в сумку и неспешно двинулась за ними. Варламов подвез Селиверстову к торговому комплексу, где они нежно распрощались, договорившись встретиться в нужное время перед театром. Когда машина отъехала, Татьяна еще немного постояла, провожая ее взглядом, и только после этого вошла в здание, источавшее кондиционированный холодок. Людмила, без особых усилий слившаяся с толпой, последовала за ней.
Татьяна направилась к камерам хранения, чтобы оставить сумку и цветы, и Люда решила подождать ее чуть поодаль, у какой-то случайно подвернувшейся витрины. Но вдруг, видимо, почувствовав вибрацию или услышав звонок, Селиверстова начала торопливо рыться в сумке, отыскивая телефон. Людмиле не оставалось ничего другого, кроме как приблизиться и, притворившись, что тоже намеревается оставить сумку, прислушаться.
- Да, это я, - быстро говорила Татьяна. Лицо ее изменилось, улыбка покинула лицо, и напряженная складочка стрелочкой порхнула над бровями. - Да, мы только что... Ах.. Д-да... Сказал, мы распишемся в субботу и... Сейчас? Я в магазине... - она растерянно оглянулась. - Хорошо, я скоро подъеду.
У нее было выражение лица человека, которому предстоит сделать нечто неприятное, но неизбежное. Она медлила, решаясь, отправиться в магазин или идти на встречу. Притворившись, что ее толкнули, Людмила налетела на Татьяну, быстро и упруго отклонилась, извинившись, и стыдливо поспешила к выходу, тем не менее, проворным движением успев кинуть в приоткрытую сумку учительницы крошечный «жучок». Как она и думала, Селиверстова медленно вышла из магазина вслед за ней, о чем-то размышляя на ходу, остановила притормозившую машину. Людмила вернулась к своей «Вишенке» и отправилась за Татьяной.
Протолкавшись с час в пробках, они влились в Ленинградку, созданную быть мощной артерией города, но которая на деле была давно уже затромбовавшимся протоком. Тут художница, наконец-то, сообразила, что ногами будет быстрее. «Нашла, где выйти, - чертыхнулась Людмила, торопливо выискивая хоть какой-нибудь просвет или кусок тротуара. - Плюнуть некуда, не то, что припарковаться!» Наконец, не с первого раза воткнув машинку в каком-то вусмерть забитом дворе, она выскочила на проспект, отыскивая взглядом Татьяну, уверенная, что уже потеряла ее. Но нет — ей везло! Учительница неспешно шагала по улице, с видом человека, который нечасто бывает в этих местах или же что-то ищет.
Вечерело, дома раскрашивались огнисто-алыми красками, пламенели окна стеклянных высоток, полыхал белым огнем шпиль Триумф Паласа. Народ пер потоками, толкаясь и заводясь, к станции метро, нервно дергались, бибикали и пыхтели запертые в стальной реке автомобили. Чад выхлопных газов смешивался с висящей в воздухе пылью. Резал уши дребезжащий звук отбойного молотка. «Хоть бы закончить до выходных, - стучало в голове Людмилы, шедшей позади Татьяны. - На волю, к деревьям, птичкам, с Сережкой! Да она же типичная библиотечная мышь...
Но вот учительница свернула в арку под вывеской. Взгляду Горской открылась тихая узкая улочка, желтенькая штукатурка низких домов, печально повисшая, но тем не менее, радующая глаз зелень хиленьких вязов. «Куда исчезает старая Москва? - с сожалением подумала Люда. - Тает, как снег на солнце... Сегодня здесь еще держатся эти древние, или уже не очень, домики, а завтра кто-то кому-то разрешает истереть это место в порошок, выкорчевать память, застроить его новым куском стали, стекла и бетона». Татьяна, робея, подошла к одному из зданий, поднялась по лесенке, переговорила с охранником и исчезла в темноте помещения.
