Жорж Сименон - Рука
Я вовсе не сводил с ним счеты. Он был моим другом и не причинил мне никаких обид. Разве мог я быть в претензии на то, что у него произошло с Патрицией? Я не был влюблен ни в нее, ни в какую-либо другую женщину. У меня была только Изабель. Так какие же счеты мог я сводить с ним?
Мне пришлось повозиться несколько минут, прежде чем я выбрался из заноса. Помог мешок с песком, который мы всегда возим зимой в багажнике.
Снег запорошил глаза, забился в нос, уши, сквозь воротник леденил шею.
— Где мы находимся?
— До дома еще три мили…
Продвигаться становилось все труднее. Хотя мы и встретили три снегоочистительные машины, это не помогало, снег плотно заваливал дорогу сразу после их прохода, а о том, чтобы пользоваться «дворниками», уже не могло быть и речи. Мне беспрестанно приходилось вылезать и счищать лед с ветрового стекла.
— Мы не потеряли дорогу?
Голос Изабель был вполне спокоен. Она всего лишь спрашивала.
— Надеюсь, что нет! — весело откликнулся я.
На самом-то деле я и сам ничего не знал. Только проехав каменный мостик, в миле от нас, я смог наконец сориентироваться. Но за мостом снега навалило целую стену, в которой и увязла наша машина.
— Ну вот, дети мои… Придется всем вылезать…
— Что ты говоришь?
— Вылезайте… «Крайслер» не бульдозер, надо добираться пешком…
Рэй смотрел на меня, еще не понимая, что я не шучу. Но Изабель поняла, раза два подобное с нами уже приключалось.
— Ты взял фонарь?
Я вынул его из ящика для перчаток и нажал на кнопку. Прошло два месяца, а может быть, и два года с тех пор, как мы им пользовались, поэтому нечего было удивляться, когда он едва-едва засветился угасающим желтым светом.
— В путь!..
Тогда-то это было еще весело. Я так и вижу женщин, взявшихся за руки, согнувшихся в три погибели и первыми устремившихся навстречу буре. Я шел сзади них, с фонарем, а Рэй молча шагал около меня. Впрочем, никто не разговаривал. Было достаточно трудно дышать, и никому не хотелось зря расходовать дыхание.
Изабель упала и тут же мужественно поднялась. Иногда женщины исчезали во мраке. Я приставлял руку ко рту, чтобы избежать ледяного ветра, и кричал:
— Ого-го!
— Ого-го!
Вероятно, я шел очень близко от женщин, потому что слышал поскрипыванье снега под их ногами. Также я слышал и шаги Рэя, справа от меня.
У меня начала кружиться голова. Энергия, вызванная опьянением, улетучилась. Передвигаться становилось все труднее и труднее. В груди, как мне казалось, в области сердца, я чувствовал острую, обеспокоившую меня боль.
Разве не случалось, что люди моего возраста, вполне здоровые, умирали вот так, во время снежного урагана, от паралича сердца.
— Ого-го!..
Я был близок к обмороку. Еле передвигал ноги. Я уже ничего не видел, ничего не слышал, кроме воя урагана, и снег набился у меня повсюду.
Не представляю себе, как долго это длилось. Я уже не думал об остальных. Тупо держал в руках угасший фонарь и каждые два шага останавливался, чтобы передохнуть.
Наконец я уперся в стену и наткнулся на приоткрывшуюся дверь.
— Входите…
Меня окутало тепло погруженного во тьму дома.
— А Рэй?
Я не понял. Также я не мог понять, почему женщины не зажигают свет, и протянул руку к выключателю.
— Тока нет… Где Рэй?
— Он шел рядом со мной…
Я крикнул с порога:
— Рэй! Ого-го! Рэй!..
Мне показалось, что я расслышал голос, но в снежном буране всегда чудятся голоса.
— Рэй!..
— Возьми фонарик в ночном столике…
На ночном столике у нас всегда лежит электрический фонарик, так как ночью иногда выключают электричество. Ощупью» натыкаясь на мебель, я пробирался по комнатам, которые казались мне совершенно незнакомыми.
Потом позади меня что-то засветилось. Изабель зажгла красную свечу в столовой.
Странно было видеть Изабель, которая, как тень, выплывала из мрака, потрясая серебряным канделябром.
— Нашел?
— Да…
Я держал в руках электрический фонарик, но он светил немногим лучше того, большого, из машины.
— Есть у нас запасные батарейки?
— Поищи в ящике.
— Тут нет…
Мне необходимо было выпить, чтобы приободриться, но я не решился.
Женщины ничего мне не сказали. Они ни к чему меня не понуждали. Но было совершенно ясно, что они хотят отправить меня на поиски Рэя, затерявшегося среди снежного бурана.
Скажу все. Иначе зачем было и начинать. И прежде всего, за весь вечер ни одной минуты я не был пьян до бесчувствия.
Если постараться определить мое состояние с максимальной точностью, можно сказать, что сознание мое было деформировано. Но реальность происходящего не ускользала от меня. Я отдавал себе отчет в своих движениях и поступках. Взяв карандаш и бумагу, я мог бы почти точно записать все, что говорил у Эшбриджей, в машине и когда попал домой.
На скамейке, страдая от холода и куря сигарету за сигаретой, я наконец понял, от чего мне сначала стало не по себе, а потом просто страшно.
Все выразилось в одном, вернее, в трех словах, которые я как бы услышал произнесенными:
— Ты его убил…
Возможно, не в полном смысле этого слова. А впрочем! Разве не считается преступлением отказ в помощи человеку, находящемуся в опасности?
Выйдя из дома на поиски Рэя, я тотчас же свернул направо, чтобы обмануть женщин, если они следили из окна за огоньком моего фонарика.
Пробежал несколько метров вперед, а потом, когда меня уже было нельзя видеть, повернул направо. По моим предположениям, до сарая оставалось не больше тридцати метров.
Физически я был абсолютно вымотан, морально тоже. Буря, которая только что возбуждала меня, теперь внушала ужас.
Почему они остались дома? Почему они тоже не пошли на розыски?
Изабель стояла невозмутимо, точно статуя, держа серебряный канделябр в руке немного выше своего плеча. Лицо Моны было неразличимо в полумраке, но она ничего не сказала.
Ни та, ни другая, казалось, не понимали, что происходит. Посылая на розыски, они и меня подвергают опасности. Сердце билось прерывисто. Мне было страшно. Задыхаясь на каждом шагу, я несколько раз прокричал:
— Рэй!..
Было бы чудом, если он меня услышал, не меньшим чудом было бы и то, что он мог заметить слабый свет электрического фонарика среди густого снега, который сыпал почти параллельно земле, хлестал, залеплял лицо громадными удушающими хлопьями.
Я услышал скрежет двери сарая, бросился туда и в изнеможении опустился на скамейку.
Красная скамейка. Садовая скамейка. Я отдавал себе отчет в нелепости ситуации: ночью, в разгар снежного урагана, сорокапятилетний адвокат, почтенная личность, уселся на красную скамейку и дрожащей рукой торопится закурить сигарету, как будто она может его согреть.
