Агата Кристи - Второй гонг
— Уведите миссис Личэм Роше, — резко бросил Пуаро Грегори Барлингу, — и других леди тоже.
Тот понимающе кивнул и положил ладонь на руку хозяйки. Миссис Личэм Роше вздрогнула.
— Он застрелился, — выговорила она. — Какой ужас!
Она снова вздрогнула и позволила увести себя. Девушки последовали за ними.
Пуаро, сопровождаемый молодыми людьми, вошел в комнату. Остановив их жестом, он подошел к телу и опустился возле него на колени.
Входное пулевое отверстие он обнаружил на правом виске. Пуля прошла насквозь, и разбитое зеркало, висевшее на стене, ясно показывало, куда она попала. На столе лежал лист бумаги, на котором неверной дрожащей рукой было выведено единственное слово: «Простите».
Пуаро оглянулся на дверь.
— Ключа в замке нет, — бросил он. — Возможно… Его рука скользнула в карман покойника.
— Да, вот он, — подтвердил он. — По крайней мере, должен быть он. Будьте добры, мосье, проверьте…
Джеффри Кин взял у него ключ и вставил в дверной замок.
— Да. Он и есть.
— А окно?
Гарри Дэйлхаус подошел к окну.
— Заперто.
— Вы позволите? — Пуаро стремительно поднялся и приблизился к большому двустворчатому окну, доходившему до пола. Он открыл его, с минуту пристально разглядывал траву внизу и снова закрыл.
— Друзья мои, — объявил он, — нам следует позвонить в полицию. До тех пор пока она не появится здесь и не убедится, что произошло действительно самоубийство, ничего нельзя трогать. С момента смерти не прошло и четверти часа.
— Знаю, — хрипло ответил Гарри. — Мы слышали вы стрел.
— Comment?[3] Что вы сказали?
Гарри Дэйлхаус и Джеффри Кин объяснили ему. В этот момент вернулся Барлинг, и Пуаро повторил ему то, что уже сказал молодым людям. Кин ушел звонить в полицию, и Пуаро попросил Барлинга уделить ему несколько минут.
Оставив Дигби охранять дверь кабинета и отправив Гарри Дэйлхауса за дамами, Пуаро провел Барлинга в небольшую комнату, примыкавшую к кухне.
— Насколько я понимаю, вы были близким другом покойного, — начал он. Именно потому я и счел возможным поговорить с вами первым. Возможно, приличия требуют от меня объясниться сначала с мадам, но в данный момент это не представляется мне pratique.[4]
Он помолчал.
— Видите ли, я попал в довольно деликатное положение. Лучше всего будет изложить вам факты прямо. По профессии я частный детектив.
Барлинг слегка улыбнулся.
— Вряд ли есть необходимость сообщать мне это, мосье Пуаро. Ваше имя гремит по всему миру.
— Мосье слишком любезен, — поклонился Пуаро. — В таком случае, начнем. Недавно на мой лондонский адрес пришло письмо от мосье Личэма Роше, в котором он писал, что имеет основания подозревать серьезную утечку своего капитала. По семейным обстоятельствам — так говорилось в письме — он не желает вмешивать в это дело полицию, поэтому просит меня приехать и разобраться в нем лично. Что ж, я согласился и приехал. Не так, впрочем, спешно, как ожидал от меня покойный мосье, но, в конце концов, у меня есть и другие дела, а мосье все же не король Англии, как бы он ни был уверен в обратном.
Барлинг позволил себе понимающую улыбку.
— Он нисколько в этом не сомневался.
— Вот именно. Э… ну, вы меня поймете. Письмо достаточно ясно говорило о — что называется — эксцентричности его автора. То есть не об откровенном безумии, но все же о значительной неуравновешенности. N'estce pas?
— Последний его поступок говорит об этом лучше всего.
— О мосье, самоубийства далеко не всегда совершаются импульсивно. Так часто говорят присяжные, но делают они это единственно, чтобы пощадить чувства родственников.
— И тем не менее, Хьюберт не был нормален. Он страдал непредсказуемыми приступами ярости, фамильная гордость превратилась у него в самую настоящую манию, а уж по части чудачеств мало кто мог его обойти. При всем при том он оставался умным человеком.
— Несомненно. Достаточно умным, чтобы понять, что его обкрадывают.
— Но разве это причина, чтобы свести счеты с жизнью?
— Вот именно, мосье. Нелепость. И я должен спешить. Из-за этих — как он назвал их в своем письме — семейных обстоятельств. Eh bien, мосье, вы человек опытный и прекрасно знаете, что подобные обстоятельства обычно и есть главная причина, по которой человек решается покончить с собой.
— Вы имеете в виду…
— Что дело выглядит так, будто се pauvre[5] мосье обнаружил нечто еще — и не смог это вынести. Но, понимаете ли, у меня остался долг перед ним. Я согласился на его просьбу, я взялся за это дело — я уже веду его. Эти «семейные обстоятельства»… Покойный не желал вмешивать полицию. Поэтому я должен действовать быстро. Я должен выяснить истину.
— И когда вы ее выясните…
— Тогда… мне придется быть очень осторожным. Но я должен сделать все, что только возможно.
— Понимаю, — проговорил Барлинг. Несколько минут он молча курил.
— Тем не менее, боюсь, я не смогу вам помочь, — ответил он наконец. Хьюберт не откровенничал со мной. Я просто ничего не знаю.
— Но, мосье, вы можете высказать догадку, у кого, на ваш взгляд, была возможность ограбить покойного.
— Трудно сказать. Хотя в таких случаях первым на ум приходит управляющий.
— Управляющий?
— Да. Маршалл. Капитан Маршалл. Отличный парень, потерял на войне руку. Он появился здесь около года назад. Но Хьюберт любил его и, насколько я знаю, доверял.
— Но если бы капитан Маршалл обманул доверие своего хозяина, это вряд ли бы относилось к разряду стоящих умолчания «семейных обстоятельств».
— Н-ну, да.
Замешательство собеседника не ускользнуло от Пуаро.
— Говорите, мосье. Говорите открыто, прошу вас.
— Возможно, это лишь сплетни.
— Умоляю вас, говорите.
— Ну что ж, хорошо. Возможно, в гостиной вы заметили весьма привлекательную молодую леди.
— Я заметил там двух.
— Ах да, мисс Эшби! Очень мила. Впервые здесь. Гарри Дэйлхаус заставил миссис Личэм Роше пригласить ее. Нет, я имел в виду брюнетку, Диану Кливз.
— Прекрасно помню, — отозвался Пуаро. — Думаю, любой другой на моем месте тоже бы не забыл.
— Настоящий чертенок! — взорвался вдруг Барлинг. — Заморочила голову всем мужчинам на двадцать миль в округе. Рано или поздно она доиграется, и кто-нибудь прибьет ее за эти штучки.
Он вытащил платок и утер лоб, совершенно не замечая изучающего взгляда своего собеседника.
— И эта юная леди…
— Приемная дочь Личэма Роше. Собственных детей у них не было — страшное разочарование. Тогда они удочерили Диану — она приходилась им то ли племянницей, то ли еще кем. Хьюберт души в ней не чаял, только что не молился на нее.
